Флёр
Шрифт:
Петр снова затянулся и, по его осветившемуся от красного кончика сигары лицу Флер заметила, насколько он стал серьезнее с начала их разговора. Она уже привыкла к бесконечным сумеркам, к белым ночам там, на севере, и до сих пор не могла побороть в себе удивление — как же здесь быстро темнеет.
— Ладно, маленький цветочек, дело обстоит следующим образом. Мы выводим свои войска из Дунайских княжеств. Горчакову наконец удалось убедить императора, что им там нечего делать. Был отдан приказ немедленно переправиться через Дунай снова на нашу сторону и начать отвод войск. А так как захват княжеств стал главной причиной войны — во всяком случае, так утверждают англичане, — то, следовательно, им теперь нечего делать в Валахии.
— Слава Богу! — воскликнула Флер. — Значит, они вернутся домой. Никакой войны не будет! Ах, Петр, даже не могу выразить…
— Не торопись! Не так быстро. Все твои восторги могут оказаться преждевременными. Они либо отправятся домой, либо, по мнению Паскевича, нападут на Севастополь.
Потрясенная Флер устремила на него взгляд.
— Нет такого не может быть! Для чего им это нужно?
Петр пожал плечами.
— Но ведь на Черном море для них нет больше никакого другого объекта для нападения, разве не так? Севастополь — единственный город, отдаленно напоминающий крепость, и к тому же это наш единственный морской порт, в котором базируется весь флот.
— Но все равно… — возмутилась Флер.
— Я-то здесь при чем? Я в это не верю. По-моему, в это не верит и сам император и все высокопоставленные чины. Но Меншиков вот уже несколько месяцев подряд забрасывает Петербург жалобами на то, что в Севастополе нет никаких оборонительных редутов, постоянно кричит, что Крым в большой опасности, что весь Черноморский флот может сгинуть в мгновение ока.
— Выходит, Меншиков считает возможным нападение на Севастополь, не так ли?
Петр широко ухмыльнулся.
— Не знаю. Но он несет главную ответственность за защиту Севастополя и флота, и в его распоряжении только двадцать тысяч солдат, в то время как у Англии и Франции, по нашим надежным донесениям, — около шестидесяти тысяч человек. Если им вздумается напасть на Севастополь, нам несдобровать, а если пострадает наш флот, слетит голова Меншикова. Простая предосторожность, дорогая Флер. В России существует давний обычай заранее готовить свои оправдания, так сказать впрок!
— Надеюсь, что они отправятся домой — наша эскадра, я имею в виду. Вероятно, Ричард тоже на одном из кораблей — во всяком случае его полк уж точно. А оттуда поступают такие чудовищные сообщения о заболеваниях среди рядового состава — такими ужасными болезнями, как дизентерия, холера.
Петр отметил, что Флер удалось каким-то образом убедить себя в том, что болеют только простые солдаты, а не офицеры, но промолчал, не пытаясь развеять ее иллюзии.
— Любой человек мог им заранее объяснить, что Варна — это известный чумной очаг, — сказал он. — Турки, вероятно, их об этом предупреждали, но в такой армии, как наша, на подобные предостережения обычно не обращают внимания. При ведении войны последнюю роль играет здравый смысл.
— Но нашей армией командует лорд Реглан, — заметила Флер. — Это замечательный человек, и он умеет эффективно работать. Он был помощником по военным вопросам герцога Веллингтона при Ватерлоо Лорд часто говорил, что при необходимости может вести войну без пушек и лошадей, но не без своего помощника.
— Если Реглан участвовал в битве при Ватерлоо, то ему, должно быть, немало лет.
— Но ведь все генералы — старые люди, — заметила Флер. — Как же может быть иначе?
Петр поклонился, отдавая должное женской логике.
— Разумеется. Тебе и в голову не приходит, что руководить военными операциям могут и молодые офицеры.
— Конечно нет, — ответила Флер, чувствуя, что он с ней шутит. — Значит, ты скоро возвращаешься в Петербург?
— Нет, еще не скоро. Я направил туда свое донесение, но пока не получил никаких новых распоряжений. Поэтому я просто опущусь на дно, залягу спокойно там и буду надеяться, что в столице забудут обо мне. Я останусь пока здесь и буду выполнять свои приятные обязанности по отношению как к брату, так и к его милой супруге, если только, — он намеренно старался встретиться с ней взглядом, — ты не изменишь своего мнения и не позволишь мне тебя спасти. Я умыкну тебя на своем белом коне, и мы поженимся.
— У тебя не конь, а кобыла, и ты совсем не похож на рыцаря, — возразила Флер.
— Откуда тебе это известно? Под моим шутовским нарядом, быть может, скрываются самые разнообразные наклонности. Тебе, вероятно, известно, что костюм клоуна создан для того, чтобы обманывать зрителей?
Флер улыбалась, стараясь, правда, быть с ним настороже. Ей вдруг вспомнились слова Розы, которая говорила: «Очень легко недооценивать Петра, особенно если рядом Сережа…»
— Ты никогда не женишься, — сказала она. — Ты никогда не ограничишься одной женщиной, если вокруг их целое море и с каждой можно всласть пофлиртовать.
— Как ты права, — беззаботно откликнулся Петр. — Благодарю за напоминание. Но я все равно здесь остаюсь. Мой брат хочет, чтобы я развлекал его, это, возможно, предотвратит катастрофы и не позволит ему превратиться в каменный столб. — Взяв руку Флер, он поднес ее к своим губам. — Ты мне позволишь немного развлечь тебя, не правда ли?
— С удовольствием, — ласково ответила она.
— Не сомневаюсь, — прошептал Петр, но Флер решила дипломатично проигнорировать его слова. Высвободив руку, она перевела разговор на менее опасную тему.
— Ты видел в Петербурге Розу? Она прислала мне такое милое письмо. Жаль, что нам пришлось так быстро уехать, я рассчитывала провести все лето в Шварцентурме в ее обществе.
С приездом Петра их уединенная жизнь закончилась. Он тут же съездил в Евпаторию, где познакомился с офицерами Тарутинского полка. Ему без труда удалось уговорить Людмилу пригласить их в усадьбу на обед, а некоторым, кто получил отпуск, позволить погостить немного дольше.
Людмила чувствовала себя превосходно в компании молодых офицеров, которые относились к ней с величайшим уважением как жене графа Карева, что не давало ей возможности флиртовать с ними, как это она непременно сделала бы в другой обстановке. Милочка приняла серьезный вид пекущейся о своем достоинстве молодой матроны, хотя это сильно развлекало Петра. Но Флер находила ее просто очаровательной. Когда же молодой азарт Людмилы все же прорывался наружу, то это происходило исподволь, невинно, и заражавшая всех ее веселость приводила в восторг участников вечеринок, лишая желания младших офицеров возвращаться в гарнизон.
Наступил август, и в усадьбе Курное не прерывался поток визитеров. Там постоянно устраивались выезды на охоту, на рыбную ловлю и пикники, организовывались официальные и неофициальные обеды, а однажды даже устроили настоящий бал на специальном деревянном помосте, выложенном на земле на открытом воздухе и освещенном гроздьями разноцветных ламп. Женское общество по таким случаям разрасталось за счет жен офицеров и дочерей из самых знатных евпаторийских семей, но все равно дам не хватало на всех кавалеров, поэтому Флер с Людмилой были просто нарасхват.