Флёр
Шрифт:
Солдатам не терпелось рассказать о своих боевых подвигах, но никто, к сожалению, Ричарда не видел.
Потом пришел Карев. Он отвел ее в сторону.
— Кажется, ты уже сделала здесь вполне достаточно, — недовольно проговорил он. — Пойдем домой, пообедаем, иначе ты совсем выбьешься из сил. Тебе удалось что-нибудь разузнать о Ричарде?
Флер покачала головой.
— Здесь лежит офицер, друг Ричарда, они служат в одном полку. Но у меня еще не было времени поговорить с ним. Не знаю, очнулся ли он. Его принесли сюда без сознания.
— Как его зовут?
— Брук. Капитан Брук.
— Ты здесь кончай, а я пойду и все выясню.
— Как себя чувствует Людмила?
— Бесится. Она теперь сожалеет, что приехала сюда со мной.
Флер покачала головой.
— Кому понравится такое гибельное место?
— Я ее сюда не звал. Здесь не место и тебе. Давай заканчивай, мы уходим.
Граф вышел, а Флер продолжала бинтовать чью-то поврежденную ногу.
— Это был ваш муж? — спросил солдат с симпатией.
— Что вы сказали? Нет, нет, — рассеяно ответила она.
— Значит, ваш отец, — с пониманием кивнул он. — Я это сразу понял по тому, как он вас прогонял. Точно как наш сержант Смит — вежливо, но сурово. Да, он прав, мисс, вам здесь нечего делать. Вам не следовало приходить сюда. Однако мне и нашим парням понравилось, что вы решили помочь нам. Тут никакого сомнения.
— Благодарю тебя, солдатик. Я буду у вас и завтра, посмотрю, как вы здесь.
Карев, вернувшись, поманил ее рукой.
— Он все еще спит. Увидишь его завтра. У него серьезные, но не смертельные раны. Пирогов не видит особых причин для беспокойства.
— А что будет со всеми ними?
— Тех, кто может передвигаться, отправят маршем в Симферополь, может быть, завтра. Все три офицера тяжело ранены. Они останутся здесь до выздоровления, чтобы потом можно было их обменять на наших, если они не умрут. Тебе не хуже меня известно, что в таких условиях шансы у всех равны.
— Да, — согласилась Флер.
Проводив ее до двери, он сказал:
— Самая серьезная у нас сейчас проблема — что мы скажем Людмиле.
Брук проснулся на следующее утро. Он ужасно ослаб и все еще находился в шоковом состоянии. Вид стоявшей перед ним Флер его сразил. Крепко сжав ее руку, Брук зарыдал. Ей с трудом удалось успокоить беднягу. Она понимала, что сейчас не время расспрашивать его о сражении, но вспомнив плачущую Милочку, Флер решилась осторожно справиться о судьбе Ричарда.
— Он был рядом со мной, — прошептал Брук. — Отличный старина Дик! Мы прорвались через батарею, он что было сил погонял лошадь. Русские бросились врассыпную, а мы преследовали, гнали их, словно лис. Потом раздался чудовищный взрыв. Меня, очевидно, выбросило из седла. Больше я ничего не помню. — Брук закрыл глаза. Он еще больше побледнел, и из-за волнения у него на лбу выступили капельки пота, как на срезе сыра. — Да, Дик был в деле. Отличный старина Дик!
— Довольно. Отдохните, капитан Брук. Вы в надежных руках.
Флер посидела с ним, пока он снова не заснул, потом спустилась в каземат, где лежали тяжелораненые, которые не могли ходить самостоятельно. Она спросила, не нужна ли им ее помощь. Все они в один голос заявили, что с ними обращаются хорошо, что им ничего не нужно, но ей сразу стало понятно, что им хочется выговориться. В течении нескольких дней по их рассказам и воспоминаниям Брука Флер удалось составить картину Балаклавского сражения.
Главная трудность заключается в том, что Балаклавская бухта совсем не годилась для военных действий, которые собиралось проводить командование Британской армии. Около полутора километров в длину и менее километра в ширину, она, по сути дела, представляла из себя закрытую со всех сторон лагуну, окруженную острыми, крутыми скалами, и напоминала фиорд. На берегу стояли маленькие домики, а вверх по склону в окружении сплошных садов и виноградников живописно карабкались небольшие виллы с зеленоватыми черепичными крышами.
Оттуда крутая, узкая дорога вела через ущелье на равнину, расположенную в двух милях от бухты, потом снова начинался подъем, образуя высокое плато перед Севастополем. Костяк армии расположился на этом высокогорье, а кавалерия заняла свои позиции внизу, на равнине. Балаклава, откуда войскам доставлялись каждая пуля, одеяло, скудная пища, лежала далеко внизу под ними, словно у неприступной стены замка.
Французы расположились на удобных позициях к западу от англичан и не хотели, чтобы их понапрасну тревожили. Генерал Канробер постоянно отказывался поддерживать разработанные лордом Регланом планы ведения военных действий, за что получил насмешливую кличку «Боб — никак не могу!»
Все это обостряло вторую проблему, которая давала о себе знать с самого начала экспедиции и беспокоила лорда Реглана, — постоянную нехватку людей, особенно кавалерии. Потери, понесенные при Варне, в Альминском сражении, постоянные жертвы, уносимые холерой, только ухудшали общую сложную ситуацию. Для защиты Балаклавы он мог выделить лишь один полк — это был девяносто третий полк шотландских стрелков, насчитывавший всего пять сотен личного состава, да еще сотня выздоравливающих, плюс турки, боевые качества которых пока не были известны.
На этом плато, где расположилась английская пехота, лорд Реглан разместил свой штаб. Равнина внизу, где разбили свои лагеря бригады легкой и тяжелой кавалерии, напоминала природный амфитеатр, овальное пространство, ограниченное со всех сторон высокими обрывистыми горами. Эту равнину разделяла надвое горная гряда — «свиная спина», как это называли в Англии, — и в результате образовалось две параллельно расположенные долины, известные под названиями Северная и Южная, а по вершине гряды пролегла Воронцовская дорога. На этом «гребне» англичане построили шесть редутов, чтобы закрыть подступы к дороге и городу Балаклаве. Там были поставлены снятые с кораблей орудия, а прислугу набрали из числа турок, поскольку больше некому было выполнять такую работу.
Что знали русские о приготовлениях англичан, сказать было трудно. Сами они приступили к комплектованию большой армии в северо-восточной части равнины за несколько дней до этого, но у Реглана не было под рукой свободных людей, чтобы послать русским навстречу. Поэтому они спокойно собирали свою армию, никто им не мешал. Она насчитывала двадцать пять тысяч пехотинцев и шесть тысяч кавалеристов, плюс артиллерия на конной тяге, а также батарея тяжелых полевых орудий донских казаков.
Утром двадцать пятого сентября лорд Лукан вывел кавалерию по обыкновению за час до рассвета. От земли поднимался туман, было холодно, а его люди стояли, подтягивая покрепче окоченевшими пальцами подпруги и ворча по поводу странных привычек лорда «Гляди в оба». А лорд Кардиган в это время еще спал на своей уютной койке на борту личной яхты «Дриада», стоявшей на якоре в Балаклавской бухте. Лорд Кардиган получил разрешение спать на своей яхте из-за слабого состояния здоровья, а так как он не любил рано вставать, то обычно оставлял для руководства в эти неприятные утренние часы лорда Джоржа Пэджета.