Флёр
Шрифт:
— Не нужно мешать ему, дорогая. Ричард знает, что такое долг.
— Мне придется уехать, Милочка, — сказал Ричард, побледнев. Глаза его заблестели.
— Но ведь ты болен. Ты еще до конца не поправился, — закричала она.
— Я уже выздоровел, и ты это прекрасно знаешь. Я уже несколько дней думаю о том, как мне туда вернуться, но я все откладывал окончательное решение, опасаясь, что тебе оно не понравится. Но такое время пришло. Мне нужно вернуться, чтоб завершить то, что я начал.
— Но тебя могут там убить! — надрывала свое сердце Людмила. — Не уезжай, Ричка! Я тоже не поеду. Мы вернемся в Петербург. Наплевать нам на эту дурацкую войну — пусть воюют другие! Какое это имеет значение? Ты им там не нужен.
— Это мой долг.
— Ты уже достаточно сделал. Теперь можешь и уйти. Ведь никто за тобой не прислал.
— Нет, Милочка, это нехорошо. Я должен ехать. Ах, Боже, только не это!
Милочка, зарыв лицо в подушку на старом диване, разрыдалась, а Ричард, опустившись перед ней на колени, неловко, нежно гладил ее по голове.
Флер не произнесла ни слова с того момента, когда Карев объявил о своем решении. Ей показалось, что перед ней разыгрывают какой-то спектакль, не имеющий к ней никакого отношения, посторонние люди, с которыми ее абсолютно ничего не связывает. Карев молча наблюдал за плачущей Людочкой, за Ричардом, старающимся ее успокоить. В его глазах скользила знакомая пустота, и слабая улыбка играла у него на губах. Но все равно он не был сторонним наблюдателем бушевавшей перед его глазами драмы, как она, Флер. У нее сложилось ощущение, что это он режиссировал всю сцену, это он написал все роли для ее участников. Но для чего он это сделал?
Слезы Милочки были такими же непродолжительными, как и поднятый ею шум. Вложив в ее руку носовой платок, Ричард поднялся на ноги и сказал, обращаясь к Кареву.
— Не могли бы вы, сэр, устроить мое возвращение? Что для этого понадобится? Должен ли я считать себя военнопленным?
— Сложилась довольно необычная ситуация, не находите ли? — задумчиво произнес Карев, словно размышляя над обстановкой. — Поскольку вы были сюда доставлены на излечение, как в госпиталь, а в то время на мне не было военной формы, то вас нельзя считать военнопленным. Но, разумеется, после получения этого письма я теперь являюсь офицером императорской армии и, таким образом, имею право посадить вас под арест в любую минуту. Любопытно, не так ли?
Людмила, неожиданно вскочив с дивана, бросила на мужа из под ресниц осуждающий взгляд и стремглав выбежала с веранды.
Ричард настороженно глядел на графа.
— Намерены ли вы воспользоваться вашим правом? Я не хочу создавать для вас никаких проблем, сэр. Я просто намерен вернуться в свой полк.
— Я отвезу вас в качестве моего пленника в Севастополь, там мы по соглашению с вашей стороной обменяем вас на кого-нибудь из наших. Если они к этому времени кого-нибудь захватят. Вот и все.
— Не могли бы вы просто отпустить меня в городе и дать возможность самому отыскать дорогу к своим?
Граф добродушно улыбнулся.
— Нет, я этого вам не советую. Вы можете и не добраться до расположения английских войск. Вас могут подстрелить как русские, так и союзники. Если произойдет обмен пленными, то мы будем уверены, что вы благополучно доставлены к своим.
— Понимаю, сэр. Полагаю, что вы правы. Благодарю вас, — с серьезным видом сказал Ричард. Закусив губу, он разглядывал свои руки. На его красивом молодом лице отражалась борьба чувств. — С вашего позволения, я пойду, существуют такие вещи, которые мне… — Пробормотав неразборчивый предлог, он вышел с веранды.
Воцарилась глубокая тишина. Карев неподвижно сидел в кресле-качалке. Вытянув ноги, он кончиком сапога начал осторожно поглаживать Зубку по бокам. Собачка, чуть слышно застонав от удовольствия, перевернулась на бок и, довольная, сложила лапки. Он медленно водил носком по ее животу, отвернувшись в сторону. Флер никак не удавалось заглянуть ему в лицо. Если бы на его месте сейчас сидела женщина, то она обязательно расплакалась бы — Флер в этом не сомневалась.
Она поднялась, собираясь подойти к двери. Ей казалось, что граф забыл о ее присутствии, но он, не поворачивая головы, тихо попросил:
— Не уходи.
Флер колебалась, не зная, как поступить. Она следила за ним. С момента их первой встречи она так сильно привязалась к нему, словно между ними протянулись незаметные для глаза нити, которые опутали всю ее, всю ее жизнь — если хотите, ее душу. Флер их чувствовала даже сейчас, хотя и не понимала его, не понимала, что он делает, не понимала, как он страдает.
Но, глядя на поникшую голову графа, на опущенные плечи, она вдруг осознала, что создана для него, что бы ни случилось. Я создана для тебя. Каждый человек проводил разделительную линию между собой и остальным миром, и вот теперь Флер оказалась за этой чертой, поглядывая оттуда на него. Она никак не могла понять до конца, что мешает ей преодолеть этот барьер и уйти от него. По-прежнему не глядя на нее, Карев протянул к ней руку — его длинные, негнущиеся пальцы искали ее. «Нет, — смущенно думала она, — нет, ты не имеешь права его спрашивать». Но через мгновение он уже крепко сжал ее руку. Теперь, связанная с ним зримыми узами, стоя рядом, словно на якоре, Флер хотела о многом расспросить его, но не могла подобрать нужных слов. В конце концов она просто спросила:
— А что будет со мной?
Граф наконец повернул к ней голову, но из всех привычных выражений его лица, она не опознала ни одного. Он улыбнулся ей — это была очень добрая улыбка.
— Ты поедешь со мной, — ответил он. — Разве ты в этом сомневаешься, мой цветочек?
В распоряжение Карева был предоставлен дом на Владимирской улице в Старом городе, из которого открывался вид на южную бухту и казармы на противоположном берегу. Это был небольшой, побеленный известью домик с красной черепичной крышей, цветом напоминающей земляничный джем, как казалось Флер. Когда-то здесь размещалась винная лавка. Первый этаж был очень быстро переделан в служебное помещение для графа Карева, а четыре комнаты на втором стали их временным пристанищем. Было, конечно, тесно, но жилья в Севастополе не хватало из-за постоянно расквартированного в городе личного состава русской армии, а также из-за многочисленных разрушений, — причиняемых ежедневными орудийными обстрелами.
Старый Севастополь был милый городок с возвышающимися друг над другом белыми домиками под розовыми крышами, общественными зданиями, выстроенными в неоклассическом стиле, и церквами с бронзовыми куполами, покрашенными в голубой и золотой цвета. Здесь от Театральной площади до Николаевской площади параллельно пролегали два красивых бульвара, большинство остальных улиц были узкие, без покрытия, и все они расходились от этих двух бульваров. Это было излюбленное место прогулок севастопольцев, здесь находилось много таверн и гостиниц, к нему примыкал сооруженный позднее док для ремонта судов, на которые местные жители старались не обращать никакого внимания. На северной стороне главной бухты раскинулся большой современный пригород, но Старый Севастополь его старательно игнорировал.