Флёр
Шрифт:
Повитав в эмпиреях с минуту, Тедди вернулся на землю.
— Ну, а ты, как поживаешь? — спросил он. — Ты изменилась Флер. Это сразу видно.
— Изменилась? В каком смысле?
Тедди, нахмурившись, размышлял над ее вопросом.
— Я точно не знаю. Ты стала более уверенной, с одной стороны, и… — Он осекся, полагая, очевидно, что его слова ей не понравятся. — Мне кажется, ты здесь прижилась. Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что передо мной русская женщина.
— Благодарю за откровенность, Тедди, — с серьезным видом сказала Флер.
— Тебе здесь на самом деле хорошо? — упрямо продолжал он, чувствуя легкое, смущение. — Я имею в виду эту странную обстановку. Ты действительно счастлива?
— Да, счастлива, — с вызовом ответила она. — Мы с графом хорошие друзья. Очень хорошие. Ты этого никогда не понимал.
— Наверное, не понимал. — В глазах у Тедди промелькнуло сомнение. — Ты собираешься остаться? Я хочу сказать, ты остаешься навсегда в России?
— Не знаю. В данный момент трудно загадывать на будущее.
На лице его отразилась жалость к ней.
— Ты права, особенно когда рядом лежит больной старина Ричард.
Флер не стала возражать. Пусть считает, что она именно это имела в виду.
Листья лимонных деревьев пожелтели, и теперь каждый день порывы ветра срывали их по несколько штук, скрученных и ломких, и разносили по садовым дорожкам, забрасывая даже на веранду. Но погода стояла теплая, а желтое, словно масло, солнце ярко светило в голубом небе. Наступило «бабье лето» — об этом говорили и появляющиеся все чаще на столе чудесные плоды, дары природы: дыни, абрикосы, гранаты, сочный красный и белый виноград, сладкий как мед.
Людмила с Ричардом играли с собачками под деревьями, перебрасывались мячиком. Собачки, словно обезумев, носились между ними, подпрыгивая, когда мячик пролетал у них над головой. Пушка, высунув большой язык, яростно вертел хвостом, как крылом ветряной мельницы. Зубка, вывернув со вкусом правое ухо, больше лаял, чем прыгал.
Людмила, поводив мячиком перед носами, чтобы еще больше раззадорить, бросала его Ричарду. Ричард кидался в сторону в отчаянной попытке перехватить мяч и неловко падал на землю.
Милочка во всю хохотала.
— Браво! Тебе пора поступать в балетную труппу Мариинского театра. Я знаю, им нужен новый премьер-танцовщик!
Пушка, устав следовать за полетом мяча, устремился за ним, когда он опустился на землю. Зубка тоже побежал, но остановился у лежащего Ричарда. Упершись передними лапами в его грудь, он старательно начал вылизывать ему лицо.
Ричард тоже весело смеялся.
— Уберите от меня этого негодного пса! — кричал он. — Я сейчас задохнусь. Ну ты, глупое создание! Нет! Пошел прочь! Довольно!
— Не поможет, он не говорит по-русски, только по-французски, — подначивала его Милочка, подбегая на выручку. Она протянула Ричарду руку, а он, схватив ее, что было силы дернул, усадив рядом с собой на траву.
— Я покажу, как смеяться над инвалидом!
— Хорош инвалид! Но если на платье останется зеленое пятно от травы, то я напущу на тебя Нюшку, тогда узнаешь, почем фунт лиха!
Флер сидела на веранде, наблюдая за ними. Она бросила взгляд на отдыхавшего в кресле-качалке Карева — ей очень хотелось узнать, испытывает ли он такие же чувства, как и она. Флер казалось, что они с ним — родители, наблюдающие за забавами своих детишек.
Шумная возня Милочки с Ричардом была абсолютно бесхитростной, как баловство ребенка, а ее старания угодить ему, ее трогательная забота о нем просто поражали. С того момента, когда Людмила начала дежурить у его постели, она целиком посвятила себя выхаживанию Ричарда. Хотя Нюшка никогда не позволяла своей молодой хозяйке убирать за ним, Милочка всегда приносила ему поднос с завтраком, держала для него стакан с вином или тарелку с супом. Вместе с ним она миновала стадию ячменного напитка и шампанского, вместе с ним она постепенно переходила от них к бульону, молоку, супам, кашам, киселю, вареным цыплятам — Милочка была похожа на юную заботливую мать.
Ричард быстро поправлялся. В конце первой недели он уже мог вставать с кровати и вскоре, пошатываясь, вышел на веранду, чтобы посидеть, морщась от яркого солнца. Флер составила для брата легкую питательную диету, а Милочка все время занимала его, развевая скуку. Она неутомимо, часами читала ему книжки и организовывала для него самые разнообразные игры — карты, кроссворды, загадки, бирюльки, триктрак и, как ни странно, даже шахматы, которые ей не нравились. Но когда однажды Ричард предложил научить ее играть, она не только согласилась, но и начала старательно овладевать этим искусством. Судя по тому, как весело протекали их партии, она никогда не научится как следует играть, — думала Флер, — но теперь она хотя бы умела различать фигуры на доске.
Несмотря на бросающуюся в глаза худобу, трудно было поверить, что Ричард еще совсем недавно находился на крою могилы. Последние дни Людмила брала его с собой на продолжительные прогулки в сопровождении своих неразлучных собачек, чтобы разработать его ноги, которые, по ее словам, позабыли о своем предназначении. Флер опасалась, как бы Ричард не перетрудился, но очевидно, он себя хорошо чувствовал, если носился, как сумасшедший, по поляне с Милочкой и собачками, и Флер доставляло большое удовольствие наблюдать за их забавами.
Обращаясь к Кареву, она сказала:
— Посмотри, детишки, по-моему, сегодня в отличном настроении. Тебе не кажется?
— М-м-м, — донеслось до нее.
По такому звуку было трудно догадаться, что он имел в виду — соглашался ли с ней, или выражал недоумение. Граф неподвижно полулежал в кресле-качалке, только глаза его двигались то туда, то сюда, Когда он следил за резвящейся парой. Он о чем-то мрачно размышлял. Вот уже несколько дней его не покидало дурное настроение, когда он мысленно уносился куда-то далеко-далеко, и это раздражало Флер. Она снова попыталась заговорить с ним.