Флёр
Шрифт:
— Ах, любимая моя! Прости меня. Я посмеялся не над тобой, не думай обо мне плохо!
— Мне хотелось бы одеться, если ты позволишь. Не будешь ли ты настолько любезен передать мои вещи? И прошу тебя, отвернись, не смотри на меня.
— Флер, не нужно так. Не будь холодна ко мне после такой дивной ночи.
На глазах у нее навернулись слезы, и она торопливо потупилась, что бы он их не заметил.
— Я думала, что у тебя хватит благовоспитанности, чтобы не упоминать эту ночь. После того как ты воспользовался мной…
— А, значит, я тебя изнасиловал? Это ты хочешь сказать? — он широко улыбнулся. — Почему ты и покидаешь отъявленного негодяя.
— Я не желаю разговаривать на эту тему. Прошу тебя, передай мою одежду.
— Дорогая, не нужно, прошу тебя…
— Я тебе не дорогая. И мы, по-моему, застряли здесь надолго. Нам нужно возвращаться в город. Можешь себе представить, что подумает твой брат, не застав нас с тобой после возвращения?
Петр от удивления даже разинул рот.
— Ах, мой братец. Вот из-за чего весь сыр-бор! Не правда ли? Как же я прежде не догадался. Теперь, полагаю, ты мне скажешь, что прошлой ночью представляла себя в его объятиях — не в моих?
Он почти угадал ее мысли, и слезы брызнули у нее из глаз, слезы душевной боли, самоуничижения и отчаяния. Петр тут же спохватился.
— Боже, для чего я это сказал? Флер, прошу, прости меня.
Она сделала жест, который мог означать и отказ, и согласие. Он перехватил ее поднятую руку. Оказав лишь легкое сопротивление, Флер сдалась. Он, кусая губы, лихорадочно подбирал подходящие слова, чтобы преодолеть неожиданно возникшее затруднение.
— Не будем больше говорить об этом, — наконец промолвил он. — Мы всегда с тобой были такими хорошими друзьями, давай об этом никогда не забывать.
Кивнув Флер сказала:
— Да, друзья.
Она была такой унылой, такой подавленной, а Петру хотелось успокоить ее, но он боялся, что дальнейшие объяснения только усугубят все дело. Ее замешательство в эту минуту, вероятно, стало его самым грозным врагом.
— Значит, друзья, — повторил он. — Хорошо. Пока ты будешь одеваться, пойду приготовлю нам чай.
Принеся ей сухую одежду, он, повернувшись к ней спиной, подошел к печке, быстро оделся сам. Потом начал готовить чай. Петр все время думал, терзался. Чудо последней ночи оставалось, нетронутое и незыблемое, где-то в самой ясной точке его сознания. Может, в конце концов все образуется, должно по крайней мере. Разве могло все произойти просто так? Вероятно, он с самого начала неправильно себя повел с ней. Возможно, вначале нужно было ее оттолкнуть, а потом очаровать? Но с другой стороны, он был уверен, что никакие произнесенные им слова не могли убедить ее больше, чем то, что произошло сегодня ночью. Он ее сделал своей, теперь оставалось только заставить Флер поверить в это.
Когда они приехали домой на Владимирскую улицу, Карев был уже там. Петра это нисколько не удивило. Он предчувствовал, что брат явится раньше, чтобы застать их на месте преступления. «Ладно, — мрачно думал он, — пусть полюбуется, милости просим».
— Что здесь, черт подери, происходит? — спросил Карев, как только они вошли. Он не сводил с них осуждающего взгляда, Флер под ним вся вспыхнула. Она очень боялась, как бы ее новое состояние женщины не стало заметным для окружающих. — Я приехал домой, а здесь ни души, слуги бормочут какую-то чушь… — Он, казалось, был сильно рассержен, но в его голосе чувствовался страх. — Где вы были? И где моя жена?
Ему ответил Петр.
— Не знаю, что тебе сообщили слуги, но мне кажется, тебе нужно взять себя в руки и подготовиться к ощутимому удару. Людмила уехала. Она…
— Уехала? О чем ты говоришь?
— Я пытаюсь тебе рассказать. Она связала в большой узел вещи и покинула город. Твоя жена ускакала в английский лагерь, чтобы быть рядом с Ричардом.
Глаза Карева блеснули огнем.
— И вы позволили ей? Вы позволили ей выйти из дома?..
Даже в этот досадный момент Флер заметила, что он желал Ричарду смерти. Неужели Карев на самом деле придумал всю эту историю с казаком?
— Разумеется, я ничего ей не позволял, — продолжал Петр. — Она просто не попросила у меня разрешения. С какой стати?
— Но я оставил ее на твое попечение. Их обеих.
— Ты забыл предупредить, чтобы я запер их в чулане. Людмила вышла из дома в тот же день, когда ты уехал, сообщив нам, что идет, как всегда, в лазарет. Только когда она не вернулась к вечеру, мы начали подозревать что-то неладное.
Карев был вне себя.
— Не понимаю. Почему вы не отправились за ней в погоню? Почему не вернули домой. Скажи на милость, Петя!
— К тому времени, — терпеливо продолжал Петр, — когда мы ее хватились, она была уже далеко. При такой спешке она явно уже была в расположении лагеря, когда мы узнали о ее побеге.
— Но мы попытались ее вернуть, — добавила Флер, — рискуя жизнью, мы отправились в английский лагерь, чтобы переубедить ее, заставить вернуться домой. Но она наотрез отказалась.
Его страшные глаза впились в Флер.
— Ты видела ее? В лагере?
Флер с несчастным видом кивнула.
— Я умоляла ее вернуться, но она ни за что не хотела. Она намерена остаться с Ричардом. Мне это непонятно. Не понимаю, почему она…
— Замолчи!
Она повиновалась, так как Карев издал какой-то дикий звук, словно раненый зверь. Резко повернувшись, он обрушил кулаки на стену над головой. Этот отчаянный жест свидетельствовал о том, какая острая боль пронзила его душу. Из двух оставленных вмятин разбежались щели, похожие на лучи звезды. Посыпались крошки штукатурки. Петр с Флер замерли на месте от охватившего их отчаяния и смятения — они не знали, что делать. Карев закричал снова, тише, стукнувшись лбом о стену. Послышался мягкий шлепок.
— Она должна вернуться! Она должна вернуться! — повторял он.
— Сергей… Сережа… — начал было урезонивать его Петр.
Карев снова ударился головой.
— Во всем виноват только ты! Ты позволил ей уехать! Ты предоставил ей возможность предать меня! А теперь возвращай ее сюда!
— Она не вернется, — спокойным, тихим голосом напомнил ему Петр.
Карев, весь пунцовый от гнева, резко повернулся к нему:
— Так заставь!
— К чему все это? Не говори чепухи, Сережа. Рассуди здраво. Если Людмилу насильно приведут сюда, она снова убежит. Нельзя заставить ее остаться, если она этого не хочет.