Флёр
Шрифт:
— Но что она будет делать с этим… с этим… щенком? Этим… ничтожеством? Этой тростинкой?
— Таков ее выбор, и здесь ничего не поделаешь, — возразил Петр, и в голосе его почувствовалась решительная уверенность. — Очевидно, он ее устраивает. — Карев вдруг задрожал, весь сжался, словно ожидая удара. — В таких делах правил не существует, — мягко продолжал Петр. — К тому же ты ее постоянно к этому подстрекал, ты это отлично знаешь и сам.
Чувствовалось, что граф сломлен, и Флер, которая всегда не выносила его гнева, в данную минуту желала, чтобы его
— Я это делал только потому, что она постоянно меня доводила. Я не желал… просто я подвергал ее испытанию, вот и все. — Он тяжело опустился на стул за спиной. Руки его повисли по бокам. — Я люблю ее. А она меня предала, — мрачно проговорил он.
— Не воспринимай так ее уход, — начал было Петр, но осекся. Он видел, что граф загорается гневом, как загорается огнем брошенная в пламя щепка.
— А что прикажешь мне думать? Это — предательство, и нечего тут долго думать. Ты сам прекрасно об этом знаешь. Она не оправдала моего доверия, она предала меня, и с кем! С этим оловянным солдатиком!
Услыхав обидные слова, Флер подумала о том, что ей рассказывали о той страшной атаке бригады легкой кавалерии, о ее брате, о том, что ни один из тех, кто бросились на изрыгающие смертоносный огонь орудия, ни один, даже тяжело раненный, ни один из них добровольно в плен не сдался. И он смеет называть его оловянным солдатиком? Флер чувствовала, как в ней закипает ярость. Ее брат был ровней любому храбрецу солдату, и Людмила предпочла его, она имела право…
Мысль Флер на этом оборвалась, она была поражена тем, над чем сейчас размышляла. Нет, Людмила не имела права. Она была замужней женщиной. Она предала мужа… и Ричарда тоже. И, как представлялось Флер, ради того пустяка, который в конце концов оказался вовсе не пустяком.
Карев закрыл лицо руками. Флер подумала, что это она нанесла ему удар. Да, он на самом деле любит ее, — подумала она, и от такого вывода у нее по спине пробежал ледяной, как сама смерть, холодок. Все это время, она обманывала себя, полагая, что Карев любил только ее. Но он женился на Людмиле, и она никогда до конца не верила, что он сделал это только ради громадного ее состояния. Но Флер любила Карева и не выносила его страданий, она старалась утешить графа, хотя ее собственное сердце постоянно ныло от боли. Она резко опустилась на стул рядом с ним, схватила его за руки, пытаясь оторвать ладони от лица.
— Не надо, Сергей, не надо. Людмила не желала тебе зла. Она тебя любит, любит по-настоящему. Просто на нее нашло затмение. Стоит ей обо всем, хорошенько подумать, и она несомненно поймет свою ошибку. Милочка вернется к тебе. Только дай ей время. Ты же видел, какие у них были отношения — они просто играли, как дети. Ничего страшного не произошло. Она сама мне говорила, что будет любить тебя до самой смерти.
Неожиданно Карев посмотрел на нее.
— Она правда тебе это говорила?
— Да, да, говорила.
— Сейчас? Когда ты была в лагере?
Флер от неожиданности прикусила губу.
— Ну, нет. Не тогда. Раньше, она говорила об этом со всей искренностью. Она вернется. Помяни мое слово.
Взяв ее за руки, Карев так сильно сжал их, что ей стало больно. Но Флер была готова все вынести ради него.
— Ах, мой цветочек, да поможет тебе Бог! Ты для меня — такое утешение. Не думаю, что мне удалось бы это пережить, не будь тебя рядом со мной.
— Все хорошо, — успокаивала она. — Я здесь. Я никуда не уйду.
Вдруг его глаза засветились добротой.
— Обещай мне! — потребовал он. — Обещай, что останешься со мной! Ах, Флер, ты мне так нужна, так нужна. Мой дорогой, дорогой друг. Скажи, что не покинешь меня.
— Я не покину тебя, — обещала она, а Петру, видевшему ее лицо, показалось, что Флер приняла это решение под влиянием того, что наконец осознала.
— Никогда, — настаивал Карев, сжимая еще сильнее, чуть не до треска, ее хрупкие руки.
— Я никогда тебя не покину, — повторила она тем же отсутствующим голосом.
В тот же вечер, чуть позже, Петр зашел к Флер в комнату. Она была одна.
— Ну что же, наступил момент прощания.
— Ты уезжаешь?
— Да, отпуск закончился. Завтра утром я должен быть в лагере.
— Ты мог бы поехать и завтра.
Петр пожал плечами.
— Светит яркая луна. Можно отправляться в путь немедля. Ни ему, ни тебе я не нужен.
— Ах, Петр!
Взяв ее за руку, он внимательно оглядел ее, словно никогда прежде не видел. Подушечкой пальца провел по ее ногтям.
— Кажется, мне следовало ожидать, что ты остановишь свой выбор на нем. В конце концов, такое случалось и раньше, при менее благоприятных обстоятельствах.
— Что ты имеешь в виду? — с болью в сердце спросила Флер.
Петр поднял на нее глаза.
— Если Людмила вернется, брат может дать ей развод, разве ты этого не знаешь? Ну а после он сможет жениться еще раз. Не говори, что такая мысль никогда не приходила тебе в голову.
— Нет… что ты, конечно нет… — она смущенно осеклась. — Нет, я об этом даже не думала. Я не поэтому…
— Почему ты предпочла его мне?
— Петр, пойми, я ему нужна. Сейчас еще больше. Я не в силах покинуть его.
— Ты просто не хочешь.
Флер твердо посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, я не хочу.
— В том-то и дело.
Но Петр по-прежнему держал ее руку, словно не замечая ее ответа. Он опустил глаза. Разглядывая пристально его лицо, Флер вдруг заметила, что в нем появилось что-то новое, то, чего прежде в Петре она не замечала. Он был чисто выбрит, волосы гладко причесаны, на нем безукоризненно сидел мундир, та военная форма, в которой Петя предстал перед ней, когда они с ним познакомились. Однако под внешним лоском скрывался другой человек, которого Флер хорошо, а может быть, даже прекрасно знала, — взъерошенный, обнаженный, уязвимый, в объятиях которого она обрела такое глубокое, надежное спокойствие.