Флёр
Шрифт:
В конце концов Федра без особого шума умерла, умерла во сне, а сэр Ранульф в это время находился в Южной Африке. Однажды утром Флер разбудила горничная. У нее было необычно серьезное лицо, и она сообщила девочке, что нужно надеть черное платье, так как ее мать отправилась к ангелам. Эта весть немного сконфузила Флер. Во-первых, у нее не было черного платья — она не знала, что траурную одежду ей сшили загодя, а во-вторых, она подумала, что пребывание в компании ангелов должно вызывать у окружающих радость, но отнюдь не печаль.
Девочка до конца не понимала, что ее мать умерла, и ее смущение еще больше усилилось, когда приехали дядя Фредерик с тетушкой Венерой, чтобы заняться организацией похорон в отсутствие их свояка. Флер любила дядю Фредерика, и он всегда вызывал у нее только приятные чувства. Она ожидала указаний по поводу похоронной процедуры, и девочке хотелось знать, позволят ли ей принять участие в траурной церемонии.
Все прояснилось на следующее утро за завтраком. Когда она вошла в столовую, там были только тетушка с дядей. Они ее сразу не заметили, и Флер удалось подслушать конец их беседы.
— Какое милостивое избавление, — сказал Фредерик.
Венера стояла у окна спиной к двери, комкая в руках носовой платок. — Это счастливое избавление для мальчика, — хрипло ответила она.
— Ему уже два года, а он почти не ходит и не научился говорить! Она его просто губила. Слава Богу, она умерла, вот что я тебе скажу! Если бы она прожила еще год, то у нас на руках оказался бы настоящий идиот.
Фредерик заметил стоявшую возле двери Флер с выпученными от удивления глазами.
— Тише, Ви! — воскликнул он.
Венера повернулась, и Флер, увидав ее ужасное лицо, отвела взгляд в сторону. На нем отразилось горе, но не обычное горе, а что-то вроде мстительного гнева, Флер этого не понимала. Ей показалось, что на нее смотрит первозданная могущественная богиня. Флер съежилась, чувствуя, что сейчас случится что-то ужасное. Она стояла в этой угрюмой тишине, ожидая удара.
— Ступай наверх и посмотри на мать, — наконец произнесла Венера.
— Ах, Венера, — слабо возразил Фредерик. — К чему такая спешка? Может, после завтрака…
— Подойди ко мне, дитя, — строго сказала Венера, не обращая внимания на слова супруга. Она, протянув руку, сделала к девочке несколько шагов. Флер послушно вложила в нее свою ручку, словно жертва, кладущая голову на плаху. Стиснув ее, тетка вывела Флер из столовой и увлекла за собой вверх по лестнице. Миновав коридор, устланный пыльными коврами, они оказались у входа в апартаменты матери.
В доме царила необычная тишина. Длинные напольные часы, стоявшие на лестничной площадке, остановились и больше не тикали. Через маленькое окошко пробивался тонкий солнечный луч, в котором замерли подвешенные в воздухе пылинки. Высокая белая дверь отворилась, и в нос ей ударил знакомый спертый воздух. Но она почувствовала и другой запах, запах матери, похожий на запах увядшего цветка, только он был значительно крепче и бесконечно отвратительнее — какой-то сладковатый, нечистый, тошнотворный!
Флер увидела мать. Она лежала, как всегда на кровати, нет, не совсем так, как обычно. Теперь она лежала не на подушках, а на матраце, простыня покрывала ее до подбородка, а руки были сложены на груди. Мать лежала тихо-тихо. Венера подвела ее к кровати поближе. Все тело Флер сопротивлялось, ноги ее отказывались идти, и она наконец осознала, что ей не хочется находиться здесь, в этой спальне. Они стояли возле самой кровати.
— Твоя мать умерла, Флер, — сказала Венера. — Теперь поцелуй ее в последний раз.
— Нет, — ответила Флер, чувствуя сухость во рту. — Прошу вас, не надо.
— Ты должна, — настаивала на своем тетушка Венера.
Железной хваткой сжав запястье Флер, она подтащила девочку к самому краю кровати. Сопротивляться было бесполезно.
После этого Флер одна сбежала по лестнице, вся в слезах, не видя из-за них ничего перед собой. Она чуть не сбила с ног дядю Фредерика, стоявшего в нетерпении у лестницы в ожидании дальнейших событий.
— Флер, дорогая, — воскликнул он, хватая ее за руку и останавливая на ходу. Подняв к нему свое искаженное лицо, она по его глазам догадалась, что он все понимает — смерть матери, боль и гнев Венеры, не замечаемое прежде одиночество маленькой девочки. Это напугало Флер больше, чем та скорбная картина в спальне.
— Прошу вас, отпустите меня, — только и сумела она вымолвить. Но дядя Фредерик сразу сообразил, что ей нужно. Он поспешил с нею в сад и там наклонил ей голову, когда ее стошнило прямо в желтофиоли. Он не отверг противной девчонки, желавшей смерти собственной матери, нет, он подвел ее к деревянной скамье в освещенном ярким солнцем углу сада и там посадил к себе на колени. Они так долго сидели молча, чувствуя, как медленно огибает солнце вишневое дерево у них за спиной. К чему слова? Он ласково прижимал Флер к себе.
Когда наконец сэр Ранульф вернулся, стало ясно, что он не намерен заниматься своим маленьким сыном. Тетушка Эрси забрала Ричарда к себе. Это был очень милый мальчик, все недостатки своих первых двух лет жизни он преодолел и теперь был нормальным, полнощеким, шумным непоседой. Эрси была от него без ума, баловала его, пичкала леденцами. Наступила пора отправлять Ричарда в школу. Сердце у нее разрывалось на части от предстоящей долгой разлуки, но она не артачилась, понимая важность образования. Не протестовала она и тогда, когда однажды ее муж Маркбай заметил, что мальчик должен проводить каникулы в родительском доме.
Флер осталась в доме одна под присмотром своей последней гувернантки. Фредерик хотел забрать ее к себе, как Эрси Ричарда, но этому воспротивилась Венера, хотя, по его мнению, она первая должна была бы сделать такое предложение. Венера, не утратив интереса к воспитанию Флер, приглашала племянницу к себе, когда Ранульф уезжал из дома надолго, и если ее влияние на девочку не было до конца плодотворным, то его нельзя было назвать и бесполезным.
Когда Флер исполнилось восемнадцать, она с согласия тетушки, воспользовавшись полным безразличием отца к семейным делам, уволила гувернантку и взяла в свои руки бразды правления. Несмотря на удивительную красоту, Флер в двадцать четыре года не имела ни одного романтического увлечения, а тетушка Эрси, которая считала, что девятнадцать лет — это предел для незамужней девушки, постоянно оплакивала издержки образования, лишившие ее племянницу естественного женского призвания.