Флердоранж – аромат траура
Шрифт:
– Возможно, и так, я не спорю. Вы, мужчины, всегда первым делом деньги друг у друга считать начинаете. Может, его не только филантропия в Лесное толкнула… Может, были еще какие-то причины. Я не хочу гадать, хотя и допускаю это. Но я пока еще с этим не разобралась.
– Надеешься разобраться?
– Очень надеюсь.
– Когда поедешь в Лесное?
Катя посмотрела на него:
– Как только ты сочтешь это необходимым в интересах дела. И как только Мещерский будет свободен.
– Я ему сам позвоню. Попрошу помочь.
– Он будет рад твоему звонку.
– Завтра утром тебе принесут запись допроса Салтыкова, – сказал Никита. – Прослушаешь и мне позвонишь.
В приемной у шефа Колосов, спустившись к себе, в управление розыска, увидел полного мужчину в кашемировом пальто песочного цвета с ярким шелковым кашне и молодую женщину в строгом сером брючном костюме и плаще. То, что Салтыков приехал по вызову на допрос не один, а вместе с Анной Лыковой (она сразу же представилась, заявив, что, так как Роман Валерьянович не совсем хорошо понимает и говорит по-русски, она выполняет при нем обязанности его личного переводчика), стало для Колосова ожидаемой неожиданностью. Удивило именно то, что это была Анна Лыкова, а не адвокат и не представитель французского посольства.
И в связи с этим примечательным обстоятельством Колосов сразу же решил приглядеться к Анне Лыковой повнимательней. «Плохое понимание языка» в ее устах было явной ложью. Колосов со слов Кати знал, что Салтыков говорит по-русски вполне свободно. И это означало, что желание Лыковой присутствовать на его допросе было вызвано совершенно иной причиной. Но вот какой? Эту загадку Никита захотел решить для себя самостоятельно, без подсказок со стороны.
Лыкова вела себя весьма сдержанно. И этим ему понравилась. Понравилась и даже очень она ему и чисто внешне – что-то было в ней такое, что сразу притягивало ваш взор как магнитом. Красотой это нельзя было назвать. Насчет красоты, пожалуй, блондинка Марина Ткач с ее дорогим стильным макияжем и искусственным загаром набрала бы очков побольше. В Лыковой, на взгляд Колосова, было нечто иное – то ли женственность, то ли изящество, то ли влюбленность, которую она пыталась скрыть. Глядя на эту женщину, несмотря на всю серьезность ситуации с новым убийством, нельзя было не почувствовать в крови какое-то смутное волнение, не посетовать в глубине души: хороша, эх, хороша, но, кажется, давно уже не свободна, оккупирована наглухо каким-то неведомым счастливцем на годы вперед.
Салтыков же показался Никите в это первое их свидание в стенах ГУВД просто очень светлым, смахивающим на альбиноса рыхлым блондином, встревоженным до крайности, до пунцовых пятен нездорового румянца на щеках.
– Прошу вас за мной, в мой кабинет, – сказал Колосов, поздоровавшись. – Пожалуйста, переведите Роману Валерьяновичу, что…
– Я все отлично понимаю. Я русский по рождению и воспитанию, – воскликнул Салтыков. – Анечка, не волнуйтесь. Вы, как нам сказал господин генерал, ведете расследование, – живо обернулся он к Колосову. – Покорнейше прошу простить меня за некую нервозность. Такое ужасное несчастье. Просто катастрофа. И потом, знаете, я никогда раньше не имел дела с полицией. И даже по набережной Орфевр ездил в Париже крайне редко. А здесь, в Москве, как-то раз проехал на машине по Лубянской площади и так разволновался… Согласитесь, есть места, у которых специфическая аура…
– Меня зовут Никита Михайлович, я начальник отдела по раскрытию убийств, – сказал на это Колосов. – Я рад с вами познакомиться, хотя не скрою, я хотел бы, чтобы это произошло совсем при других обстоятельствах.
В тесном кабинете розыска Салтыков заботливо усадил Анну Лыкову на стул за сейфом, чтобы ей не дуло из приоткрытого окна. А сам сел лишь после приглашения Колосова. С тревогой и живейшим интересом обвел взглядом стены, залепленные спортивными вымпелами, записками, пришпиленными кнопками, памятками. Остановился на вырезанной из старого, найденного Колосовым на чердаке журнала «Советский экран» фотографии Лино Вентуры в роли комиссара полиции.
– О! – воскликнул он и указал глазами на фото.
– Люблю этого актера, – пояснил Никита. – Вообще старые французские фильмы люблю. А с ним в особенности.
– Да, да, я понимаю, – Салтыков задумчиво разглядывал мрачного великолепного Лино. – Когда я был совсем молодой, я часто ходил в киноцентр общества дружбы Франции и СССР и смотрел ваши, то есть наши, русские фильмы: «Андрей Рублев», «Броненосец «Потемкин», «Братья Карамазовы». Я просто болел ими, жил как во сне…
Никита заметил, как Лыкова мягко положила руку ему на запястье. Рука ее была худой и хрупкой. На безымянном пальце посверкивал перстенек с аквамарином – очень скромный с виду, но в серебряной оправе старинной работы.
– Сегодня утром по дороге на станцию была убита гражданка Филологова, – сказал Никита. – Ей нанесли несколько ударов тяжелым тупым предметом по голове и лицу. И ничего из вещей не взяли – ни кошелька, ни сумки, ни мобильного телефона.
Салтыков резким жестом поднес стиснутый кулак к губам. Рука Лыковой безвольно упала – жест был такой, словно он то ли вырвался, то ли стряхнул ее с себя.
– А в прошлый четверг по дороге с автобусной остановки был убит настоятель церкви в Воздвиженском отец Дмитрий, человек вам тоже небезызвестный, – продолжал Колосов. – Его тоже ударили по голове, а портфель с деньгами, пожертвованными вами же на ремонт храма, не тронули. Обстоятельства совершения этих убийств заставляют нас рассматривать их в комплексе.
– К какому выводу вы уже пришли? – спросил Салтыков.
Никита смотрел на него: а ты точно неглупый, богатый русский француз. Или французский русский – кто тебя разберет-поймет, Роман Валерьянович? Кто поймет, кто разгадает загадку, отчего это умирают люди, косвенно или прямо связанные с твоим Лесным? А что ты сам знаешь обо всем об этом? Хочешь показать, что не знаешь ничего. А что, если сейчас взять и тряхнуть благородной стариной – потребовать с тебя самого слово чести о том, что ты ничего не знаешь, что ты не в курсе, что ты ни при чем. Ведь ты же аристократ в десятом поколении, как про тебя болтают досужие языки, столбовой дворянин. Что ты ответишь мне после того, как дашь это самое слово?
Однако вслух он сказал совсем не то:
– Мы ведем следствие, Роман Валерьянович. И с выводами пока не спешим. У меня к вам несколько вопросов. Скажите, Наталья Павловна Филологова была приглашена в Лесное лично вами?
– Да, мной. Мы были давно знакомы. Она не раз бывала в Париже. Она – ученый, выдающийся специалист в своей области. Идея восстановления старой фамильной усадьбы в провинции и превращения ее в историко-культурный центр вынашивалась ею многие годы. Так вышло, что наши устремления совпали. И она согласилась помогать мне.
– А в чем конкретно заключались ее обязанности?
– Она руководила всем реставрационным процессом в целом. Приглашала специалистов, художников-реставраторов, мебельщиков, декораторов. Разыскивала в архивах Румянцевской библиотеки старинные чертежи, планы, гравюры, договаривалась об их копировании, консультировалась с архитекторами. Она решала все. Улаживала все вопросы с Фондом культуры, с департаментом по охране памятников. Без ее советов и консультаций мне бы очень трудно было ориентироваться в вопросах административных и… всех остальных.