Флердоранж — аромат траура

Степанова Татьяна Юрьевна

— Что значит, «когда Зойка погибла»? — спросил Колосов. — Вообще, что это за история с пропавшей без вести подругой?

— Я… я ничего такого не делала, я, наоборот, искала ее, места себе не находила… Я не виновата, что так вышло. Что я могла сделать? — Зарубко нервно зашарила по кухне в поисках сигарет. — Я вообще не знаю, как все это тогда произошло — словно морок какой-то нашел. Наверное, потому, что мы все; пьяные были в дым. Но я ни в чём не виновата!

— Погодите, не трещите, вас никто ни в чем не винит. Но я должен знать, что было на самом деле. — Колосов дал ей свои сигареты. — Как получилось, что эта Копейкина пропала и замерзла на пустыре?

— Я не знаю, это такой ужас был. — Зарубко прикурила сигарету. — Я сама тогда пьяная была, поэтому и не поняла сначала даже, что происходит… Не остановила их. Потом уже утром, когда Зойка не вернулась, я испугалась… Это такой ужас, такое несчастье было…

— Да что произошло? Успокойтесь и расскажите по порядку.

— Что? Ну, это все с самого начала тогда надо, чтобы понятно было, — Жанна вздохнула. —

Это долгая история… Чтобы понятно, хотя я сама до сих пор не понимаю, как они могли… Сволочи… Я вам тот раз говорила: мы с Зойкой подруги были, в школу танцев вместе ходили, молодые были дуры… Потом у меня парень постоянный появился. У нее тоже. Встречаться стали редко, в интересах как-то разошлись… Я за своего замуж собиралась, жили мы уже вместе. Квартиру снимали. Дело еще в Обнинске было — я вам говорила, наша семья там осела, когда папаня мой на пенсию вышел. А Зойка оттуда родом… Она тоже замуж за своего парня собралась. Все уже готово было — они даже заявление в загс вроде подали. Но тут появился этот Бодун, и все екнулось. Зойка-то все, время в Москву рвалась. Говорила — «в этой дыре заживо себя похороним», это про Обнинск-то… Она и замуж собиралась потому, что вроде парень ее обещал ей, что переедут они в Москву, квартиру купят. Я, правда, точно ничего не знаю, Зойка тогда от меня сильно отдалилась… Знаю лишь то, что иногда она в Москву просто так на электричке срывалась — отдохнуть, оторваться; Ну, там где-то в клубе Бодун ее и подцепил. Она ж красотка была — видели бы вы, какая красотка, — Жанна снова взяла в руки снимок, горестно покачала головой. — Бедная моя Зойка… Бодун, когда хотел, умел быть крутым мужиком. Ну, денег у него хватало на все. Я в подробностях-то не знаю, что у них там было и как, знаю только, что Зойка вообразила тогда себе, что он на ней женится. И она станет мадам Бодун, в Ниццу с ним махнет и на Маврикий. Все она бросила в этом нашем бедном Обнинске — и работу, и парня своего к черту послала и рванула в Москву. И где-то, наверное, год мы с ней вообще не общались. Она мне не звонила, ну и я тоже не набивалась. Я думала — она богатая теперь, загордилась. Бедняжкой-то из провинции мне тоже тогда быть не хотелось, знаете ли… Ну злотом однажды она мне позвонила, и у нее был такой странный голос. Я даже сначала не узнала ее. Ну, конечно, обрадовалась; потрепались мы… Я спросила, как муж ее, владелец клуба? А она так как-то зло усмехнулась в трубку и говорит — да никак. И матом как засадила — от души, сочно. Сказала, что работает у Бодуна в клубе, что условия ничего, сносные. Она, мол, танцует перед гостями. Номер у нее собственный в эротическом шоу. Я потом про Бодуна опять спросила — когда, мол; свадьба-то у вас? Она ответила: может быть, месяца через два-три. Она ведь тогда еще за него все собиралась, дурочка несчастная… Ну и все вроде, поговорили мы с ней. Еще сколько-то времени прошло. Потом у меня беда случилась, Колька, парень мой, погиб. Нелепо так… Колечка, — Жанна вдруг всхлипнула. — Вы даже представить себе не можете, какой он был… как любил меня. Ну, зеленый, конечно, совсем еще был, но только я от него одну радость видела. А когда его не стало, я просто не знала, куда податься. Официанткой пошла в кафе. Хозяин сволочь был, а хозяйка вообще сука. Хлебнула я там — во как. Так тяжело было порой. Хоть вешайся, а другой работы никакой в Обнинске. Ну, однажды в горькую минуту позвонила Зойке в Москву, в жилетку поплакалась по старой памяти. Она сразу откликнулась — Приезжай, в клубе всегда нужны девушки, я Богдашу попрошу… Тем более, говорит, у тебя — и внешность, и пластика. А у наших коров — ни рожи, ни кожи, ни хореографии… Так она говорила, ну и уломала меня. О том, что это стриптиз, она помалкивала, преподносила просто как танец в шоу. Обещала — денег заработаешь, приоденешься. В общем, в белого человека в Москве превратишься. Ну, я подумала — что мне в Обнинске-то терять? Ничего, а там Зойка поможет, все же живут ведь они с Бодуном-то, замолвит и за меня словцо… Это давно было, четыре года назад. Тогда все миллениума как ненормальные ждали. Клубы на подъеме были после кризиса, танцовщиц постоянно набирали новых, кастинги устраивали…

И меня взяли. Стала я работать в «Бо-33». Когда поняла, что каждый вечер перед гостями раздеваться надо, подумала: а черт, какая разница? У Зойки вон как круто выходит, у мужиков встает на неё до икоты, и у меня получится не хуже. Долго рассказывать, я покороче постараюсь… В общем, когда я приехала, Зойка сама уже была не та, что раньше. Бодун ее крепко подмял под себя, скрутил. Она ведь, дурочка, ко всему еще и втрескалась в него по-серьезному. Любила его, ребенка от него хотела, замуж мечтала выйти, а он…

Я потом уж всего этого нагляделась, как он с ней обращался. Изменял ей по-черному. Вообще у него таких, как Зойка, полно было, хоть каждую неделю меняй. Однако, изменяя, ее он от себя все равно не отпускал. Шелковая она у него была. Делала все, что он говорил. В рот ему так и смотрела. Мне даже странно было — я же помню, какая она раньше с парнями была. Веревки из пацанов вила, а тут раскисла совсем, унижаться стала. А Бодун-то ведь ее лет на двадцать старше был, кто Кому приказывать-то был должен, по логике вещей? Она его вечно ко всем ревновала, таскалась за ним, как хвост. Пить стала, а потом и…

— Кто ее снабжал героином, Бодун? — спросил Колосов.

— Насчет этого ничего не знаю, — Жанна покачала головой. — И не смейте мне жилы тянуть с этой дрянью. Я сама порошок не употребляю, ясно? И пусть этот ваш Геннадий с этим ко мне не вяжется.

И подходцы свои бросит — а что у вас в сумочке? Что за порошок? Я с наркотой дел не имею. И по поводу Бодуна покойного тоже ничего не знаю. Мне, когда мы с ним трахались, он порошка не давал. Давал ли Зойке — понятия не имею. Скорее всего, не давал, она сама где-нибудь доставала на стороне. По клубам прошвырнитесь после полуночи — что это проблема, что ли, — травка, колеса, порошок?

— Не проблема.

— Ну, тогда и отстаньте от меня с наркотой… А насчет Зойки, бедняжки… Короче, изменилась она сильно, сдала. Бодун делал с ней что хотел. Когда кто-то бывал у него из его приятелей, знакомых, он ее часто в дело пускал. Ну, а я… Мне тоже приходилось. Всем приходится. И потом, он все же не на панель нас посылал, ас солидными людьми общаться, развлекать, расслабуху им устраивать. И вообще я думала — может, найду себе кого, какого-нибудь «нового русского» из Чулымска?

И в тот раз, когда мы в Ольгино поехали в охотничий домик, все как раз так и было. Никто и не предполагал, что такой бедой все закончится. Как раз праздник был 23 февраля, защитника день. В клубе отмечали его защитнички, к Бодуну знакомые приехали. Этот вот Миша, что на снимке, — он бывал до этого в «Бо-33» пару раз и с ним мужик какой-то, тоже пожилой, солидный. Того я вообще не помню как звали.

— Это он? — Колосов выложил на кухонный стол фотографию Хвощева-старшего.

Жанна близко поднесла снимок к глазам:

— Вроде он… похож… или нет? Нет, кажется, он… Да не помню я, если честно! Там все так нажрались в этом Ольгине. Сауна, люкс, бассейн. У Бодуна, там полно было знакомых. Ведь это только называется все — «охотничий домик», а на самом деле ого-го какой комплекс — с ресторанами, казино, отелем, спортбазой.

Только этим нашим не до спорта тогда было, не до снегоходов. Поехали мы — Бодун, Зойка, я, Миша и тот, третий. И еще был шофер Бодуна, машину вел. В сауне попарились, в ресторане посидели потом опять в сауне… Бодун ничего держался, а эти двое напились как зюзи. Особенно этот вот Миша хорош был — с ног валился. Ну а когда назад в Москву поехали, все и произошло. Я тогда всего-то не поняла в горячке… Я в номере с Мишей была, но он такой был, что, по-моему, позабыл, что для чего и куда вставляется. Ну, а Зойке Бодун с этим, третьим, велел быть, которого я плохо помню, а Зойка, видно, намеревалась с ним самим в койку улечься — она ж любила его, не что там. Ну, и спьяна скандалить начала, а Бодун ударил ее, она и совсем с катушек съехала — напилась еще сильнее в баре и, наверное, дозу засадила, как всегда, в туалете. И этот хмырь… — Жанна ткнула пальцем в Хвощева-старшего. — Нет, все же это он, этот хмырь, естественно, недовольным остался. В машине слово за слово — снова скандал. Бодун — ему, видно, ублажить хотелось этих двух дядей-то — взъярился на Зойку, Начал ее сукой обзывать обкуренной, а она — ей после дозы море по колено — сутенером его обозвала, сволочью лысой… И дальше… Понимаете, я тоже пьяная была — все как в тумане это для меня происходило. Помню, Бодун ругается, Зойка визжит, этот третий орет что-то. Темно уже было, поздно, и где-то за МКАД Бодун приказал шоферу остановиться. Вытолкнул Зойку: ах ты, мол, стерва обкуренная, не хочешь по-хорошему, друзей моих не хочешь уважить, так и катись… И этот хмырь, — Жанна снова ткнула в Хвощева-старшего, — помню, заржал: мол, так ей и надо, их, баб, учить надо. Ничего, мол, вместо «Мерседеса» на автобусе доедет.

Поздно было, темно, холодно. Такая вьюга — настоящая февральская. На Варшавке — пустырь какой-то помню… Я по пьяни сначала и не поняла ничего толком. Подумала, ладно, ничего, доедет на автобусе, а эти пока успокоятся, отойдут. Ну а потом, когда мы отъехали, я… я вдруг вспомнила — она ведь почти раздетая была, когда они ее из машины-то выкинули. Шапка ее в машине осталась, перчатки. Сапоги она даже в отеле не надела, так и села в туфлях, в топе открытом шифоновом. Куртка у нее была легкая. Разве зимой в метель это одежда? Когда утром она не вернулась, я сразу поняла… беда. И прямо, не раздумывая, в милицию кинулась. Бодун мне потом такую выволочку устроил, он сам перепугался не на шутку. В милиции я соврала, сказала, что Зойка звонила мне с дороги, что она с кем-то автостопом едет по Варшавскому шоссе, Ну, потом нашли ее. Это такой; ужас был… Замерзла она в ту ночь насмерть. Она ж пьяная была — ей бы на дороге остаться, проголосовать, кто-нибудь и подобрал бы. А она через поле побрела, видно, к домам, а там далеко. Видно, упала, уснула, ну и замерзла в сугробе. Меня в морг возили опознавать ее — это такой страх.

Потом мы ее похоронили. Бодун денег дал на похороны, но сам не пошел. В клубе слухи поползли, сплетни… На каждый-то роток не накинешь платок. Ну а потом через полгода как-то гак вышло, что Бодун меня к себе приблизил, сошлись мы с ним. Может, он так помалкивать меня хотел заставить, может, что другое. В принципе я никому ничего такого и не говорила, вообще старалась всю эту историю забыть поскорее. Он тоже забыть старался. Шофера, что машину тогда вел, — Витьку Телегина сразу уволил. Ну а меня решил к себе привязать, чтобы на глазах была.

— А эти двое — Чибисов и Хвошев, они к Бодуну после той истории приезжали?

— Нет, ни того, ни другого я потом больше в «Бо-33» не видела.

— А в июне прошлого года Бодун не упоминал, что заедет из Тулы в Славянолужье, к ним?

— Вы это у меня уже в прошлый раз спрашивали. Я повторяю: он мне ничего не говорил. Просто не мог, потому что я только из Анталии приехала, а он уезжал в тот же день в Тулу. И ни про какое Славянолужье я сроду не слышала.

— Бодун когда-нибудь проявлял интерес к сельскому хозяйству?