Флешка
Шрифт:
Он спросил одного из торговцев, где туалет. Тот показал. Туалет на стоянке оказался неожиданно цивильным: с кафелем, фаянсовыми унитазами и белыми кабинками. Осинцев поразился – обычно вдоль трассы сортиры были деревянные. Он зашел в одну из кабинок, вынул телефон и позвонил.
– Да… – ответил Шрам почти сразу, будто с утра смотрел на трубку.
– Я выяснил маршрут… – тихо проговорил Осинцев. – Ночевать будем в Челябинске.
– Хорошо… – сказал Шрам. – А у кого эта штуковина?
– Вот это выясняю… – ответил Осинцев. – Чтобы так сразу было заметно – такого нет. Не по сумкам же мне
– Оскар Иванович, проявите уж какую-нибудь инициативу… – сказал Шрам.
– А если эта штука такого размера, что ее можно носить в кармане штанов? – недовольно сказал Осинцев. – Тогда мне как быть?
– Уж придумайте что-нибудь, Оскар Иванович… – сердито сказал Шрам и мрачно добавил: – А то ведь у нашего уговора есть и обратная сторона.
Осинцева словно окатили ледяной водой. «Забыл я что ли, с кем говорю?!» – в ужасе подумал он.
– Борис Абрамович, даже не беспокойтесь, найду! – сказал он, стараясь, чтобы это звучало твердо.
В трубке раздались гудки.
Осинцев прижал свой телефон к груди, стараясь придти в себя.
Тут в соседней кабинке раздался шум спускаемой воды. Осинцев почувствовал, как волосы становятся у него дыбом. Он выскочил из кабинки. Плотников мыл у зеркала руки. Осинцев посмотрел на него и встретил в зеркале взгляд Плотникова. Тот какое-то время смотрел на Оскара, потом обернулся и спросил:
– Вы чего, Оскар Иванович?
«Слышал или нет? Слышал или нет?! – стучало в голове у Осинцева. – А если слышал – сдаст?».
Плотников выключил воду, вытер руки бумажными полотенцами и вышел, больше ничего Осинцеву не сказав.
Осинцев подошел к раковине и плеснул в лицо водой. Лицо было белое. «Да мало ли кому я звонил… – подумал он. – Может, подруге…». Тут он вспомнил, что говорил, и понял, что это мало похоже на разговор с подругой. Если Плотников сообщит о разговоре, то… Осинцев не знал, что может быть. «Оставят здесь. Или замерзну по дороге, или Шрам потом утопит»… – подумал Осинцев (почему-то ему казалось, что Шрам будет его именно топить). На улице раздался рев клаксона – Осинцев узнал его, это сигналил Яков Алферов, наверняка звал его, Осинцева. Осинцев сгорбился и пошел на улицу, словно на казнь.
8
В Челябинск приехали уже к вечеру 25-го. Долгая дорога вымотала всех, даже самые бойкие – тот же Фомин – сникли. Фомин последние часы сидел в машине нахохлившись, глядя в окно. Коньяку он не пил и никому его уже не предлагал. Осинцев был этому рад. Плотников, по всему выходило, ничего не сказал. Но вот значило ли это, что он ничего не слышал – в этом у Осинцева уверенности не было. Он даже думал, что, может, и у Плотникова есть в этом деле коммерческий интерес и теперь с тревогой ждал, как же это проявится. За всеми этими проблемами дорога крайне измучила Осинцева.
При въезде в Челябинск караван остановился. Жанна, Громовы и те, у кого был интерес, вылезли, совещаясь, где ночевать – на въезде или на выезде в город. Вылез и Фомин. Он заявил, что знает отличное место, где всех разместят в лучшем виде – мотель «Пеликан» на другой стороне города.
– Разместят так разместят… – пожала плечами Жанна и кивнула – поехали.
«Пеликан» оказался двухэтажной
– Давайте я сготовлю… – предложил он Жанне (снотворное было у него с собой, а пока все спят, он рассчитывал хотя бы проверить сумки). Жанна, он видел, была не прочь, но Плотников, теперь все время каким-то образом оказывавшийся рядом, сказал, что на готовку времени уйдет много, а завтра рано вставать, и предложил обойтись сухим пайком – тем, что было в сумках и рюкзаках. Жанна, подумав, сказала, что это резонно.
Осинцев похолодел – все слышал Плотников, все знает. Он старался не встречаться с ним взглядом. Ужин устроили в самом большом, на четверых, номере, где поселились Громовы и Алферовы. Внесли еще один стол, сели кто где. Когда выставили на общий стол продукты, оказалось, что их не так и много – разного вида рыбные и мясные консервы, хлеб да колбаса. Семен Каменев предложил было сгонять в круглосуточный, но и машины уже загнаны были на стоянку, и никому уже не хотелось на мороз – решили обойтись.
– В конце концов, Иисус накормил всех пятью хлебами и двумя рыбами… – проговорил, посмеиваясь, Плотников, когда все уселись. – А у него было куда больше народу…
– Вот только не надо сейчас о Боге… – заговорил Семен Каменев. – Такие разговоры – и на пустой желудок…
Плотников усмехнулся и ничего не сказал. Филипп только видел из своего угла, как Плотников переглянулся с Канунниковым, которого Филипп видел за все эти дни едва ли не второй раз. Канунников ему не нравился: Филипп замечал, что при всей своей общительности Канунников, когда думает, что его никто не видит, смотрит волчонком, исподлобья. Сейчас Филипп подумал, что не помнит голоса Канунникова – да и слышал ли он его вообще? «Молчаливый паренек… – подумал Филипп, следя за Канунниковым. – Зачем Плотников его потащил?».
– А почему, собственно, не надо о Боге? – задиристо заговорил Фомин, к которому при виде продуктов вернулись силы.
– Игорь Сергеич, не начинай! – поморщился Андрей Каменев. – Все знают, что тебя не переспоришь.
– А чего бы не переспорить? – вскинулся Семен Каменев. – Бога нет – одна сказка.
– Чего вдруг сказка? – приспросился Фомин так, что было ясно – готовит оппоненту каверзу, капкан.
– Ну, а что? – принял вызов Семен Каменев. – Непорочное зачатие, весь род от Адама и Евы, чудеса всякие – разве это возможно?!
– Вот смешной народ люди! – всплеснул руками Фомин, и Филипп, внимательно за ним следивший, понял, что Каменев таки попался. – Непорочное зачатие? И кто-то считает это невозможным в наше время, когда есть, например, экстракорпоральное оплодотворение? Адам и Ева? Наука выявила, что весь род человеческий пошел от мужчины и женщины, живших в Африке. Против этого ты, Сема, ничего не имеешь, а вот в Адама и Еву не веришь.
– Ты видел фотографии глаза стрекозы? – спросил его Семен. – Это что – Бог сделал? За семь дней?