Флэшмен
Шрифт:
— И что потом?
— Как же, сэр, они будут думать, что мы беззащитны, не так ли? И мы захватим их врасплох.
— И много нам это даст? — говорю я. — Ты же говоришь, их там с полдюжины, не считая Гюль-Шаха?
— Они же не придут все вместе, — отвечает он. — Ради Бога, сэр, это наша последняя надежда.
Я сильно сомневался, что из этого что-то выйдет, и сказал это. На что Хадсон ответил, что «это все-таки лучше, чем быть изрезанным на куски афганской шлюхой, прощу прощения, сэр». И я не мог с этим не согласиться. Но в лучшем случае полагал, что нас просто убьют быстро.
— Вот и хорошо, — говорит он. — Устроим славную драку. Умрем как истинные англичане, а не как псы.
— Какая разница как ты умрешь — как англичанин или как эскимос? — говорю я. Он только посмотрел на меня и принялся энергично растирать мои руки. Вскоре я мог стоять и двигаться, как прежде, но мы старались держаться поближе к цепям, и как оказалось, хорошо сделали. За дверью послышалась возня, и едва мы успели занять свои места, продев руки в оковы, как она отворилась.
— Предоставьте это мне, сэр, — прошептал Хадсон, и повис на цепях. Я последовал его примеру, склонив голову так, чтобы иметь возможность наблюдать краем глаза за дверью. Их было трое, и мое сердце замерло. Первым вошел Гюль-Шах, за ним гигант-джезайлит, несущий факел, за ними показалась фигурка Нариман. Пока они спускались по ступенькам, все мои страхи обрушились на меня с новой силой.
— Время пришло, Флэшмен, — заявил Гюль-Шах, приближая свое лицо к моему. — Просыпайся, пес, и приготовься к своей последней любовной игре. — Он засмеялся и ударил меня по лицу. Я покачнулся, но удержался на цепях. У Хадсона не дрогнул ни единый мускул.
— Ну, моя дорогая, — продолжил Гюль, обращаясь к Нариман. — Вот он, и он твой.
Она выступила вперед, встав рядом с ним, а гигант-джезайлит, укрепив факел, подошел к ней с другого бока, ухмыляясь, как сатир. Он оказался примерно в ярде от Хадсона, но глядел на меня.
На Нариман теперь не было паранджи, только тюрбан и плащ. Ее лицо было как каменное; но вот она улыбнулась, это выглядело как будто тигрица показала зубы. Прошипев что-то Гюль-Шаху, женщина протянула руку к кинжалу, висевшему у того на поясе.
По счастью, я оцепенел от страха, иначе бросил бы цепи и кинулся бежать. Гюль положил руку на пояс и медленно, на мою радость, принялся тянуть клинок из ножен.
И тут Хадсон начал действовать. Его правая рука скользнула к широкому кушаку джезайлита, блеснула сталь, потом раздался сдавленный крик — это сержант по самую рукоять вонзил в живот афридию его собственный кинжал. Когда гигант упал, Хадсон ринулся на Гюль-Шаха, но наткнулся на Нариман и они оба упали. Гюль отпрыгнул назад, хватаясь за саблю, а я бросил цепи и отбежал на безопасное расстояние. Гюль выругался и попытался зарубить меня, но, будучи ослеплен бешенством, задел только раскачивающиеся цепи. В этот миг Хадсон подбежал к умирающему джезайлиту, выхватил у того из-за пояса саблю и помчался вверх по ступенькам к двери. На минуту мне показалось, что он хочет бросить меня, но сержант, добежав до двери, захлопнул ее и задвинул внутренний засов. Потом развернулся с саблей в руке, и Гюль, бросившийся за ним, остановился у нижнего порога. Несколько мгновений мы все четверо молча смотрели друг на друга, потом Гюль заорал:
— Махмуд! Шадман! Иддерао, йюльди!
— Присмотрите за женщиной! — воскликнул Хадсон, и я увидел, как Нариман пытается поднять брошенный им окровавленный кинжал. Она по-прежнему стояла на четвереньках, поэтому я в один шаг догнал ее и пнул в середину туловища, в результате чего она откатилась к стене. Краем глаза я видел, как Хадсон спрыгнул вниз по порожкам, размахивая саблей, потом занялся Нариман, приложив ее по голове, когда она попыталась подняться, и выкрутил ей руки. Слыша звон стали позади меня и отзвук глухих ударов в дверь снаружи, я заломил ей руки за спину со всей силой, какую мог собрать.
— Ах ты, дрянь! — закричал я, крутанув так, что она застонала и рухнула вниз прямо передо мной. Наступив ей на спину коленом, я прижал ее к земле и обернулся посмотреть, как там Хадсон.
Он и Гюль сошлись в поединке посреди погреба, подобно древним троянцам. Благодарение Богу, что в кавалерии хорошо поставлено обучение фехтованию, [36] даже среди улан, поскольку Гюль оказался проворным, как пантера: размахивая саблей, он выкрикивал угрозы и проклятия, призывая своих шакалов ломать дверь. Но дверь оказалась достаточно прочной. Хадсон сражался хладнокровно, как в тренировочном зале, отразив удар противника, переходил в контратаку, заставляя Гюля податься назад ради спасения своей шкуры. Я оставался на месте, боясь хоть на секунду оставить без внимания эту дикую кошку, да и если бы я двинулся, Гюль мог улучить момент и зарубить меня.
36
Флэшмена стоит извинить за допущенное здесь преувеличение. Возможно, сержант Хадсон являлся прекрасным фехтовальщиком, но среди британских кавалеристов это умение не было распространено. В своем рассказе об атаке Тяжелой бригады при Балаклаве Фортескью упоминает о том, что большинство солдат были способны только размахивать своими саблями как дубинами. Они скорее использовали эфес в качестве кастета, чем резали и кололи клинком.
Внезапно он обрушился на Хадсона, отчаянно размахивая саблей, и улан отскочил назад. Этого Гюль и хотел, поскольку побежал наверх по ступенькам, намереваясь открыть дверь. Но Хадсон следовал за ним по пятам, и Гюль вынужден был развернуться на полпути, чтобы его не подкололи сзади. Он отбил удар сержанта, поскользнулся на ступеньках, и на мгновение они вместе растянулись на лестнице. Гюль подскочил вверх, как мяч и занес над растянувшимся Хадсоном саблю. Сабля, сверкнув, врезалась в камень, высекая искры. Сила удара вывела Гюля из равновесия. На миг он склонился над Хадсоном, и прежде чем афганец успел прийти в себя, я увидел, как из спины его показалось блестящее острие сабли сержанта. Афганец издал сдавленный, леденящий душу крик, выпрямился, запрокинув назад голову, и рухнул вниз по ступенькам на пол. Так он лежал, дергаясь, хватая ртом воздух и выпучив глаза, пока не затих.
Хадсон сбежал вниз по ступенькам. Его сабля была вся в крови. Я издал крик триумфа:
— Браво, Хадсон! Браво, шабаш!
Сержант посмотрел на Гюля, бросил саблю и начал, к моему изумлению, оттаскивать мертвое тело с середины погреба к его укутанной тенью стенке. Он аккуратно уложил труп на спину, потом поспешил ко мне.
— Давайте свяжем ее, сэр, — говорит он. И пока я заматывал руки Нариман поясом джезайлита, Хадсон затолкал ей в рот кляп. Мы кинули ее на солому, и Хадсон сказал:
— У нас только одна попытка, сэр. Возьмите саблю, сэр — ту, чистую — и сделайте вид, как будто караулите того дохлого ублюдка. Приставьте ему лезвие к горлу, и когда я открою дверь, скажите им, что убьете их вожака, если они не выполнят наших требований. При таком свете они не поймут, что он труп, а эта шлюха говорить не может. Приступаем, сэр, и побыстрее.
Для споров было не время — дверь уже трещала под напором афридиев. Я подбежал к Гюлю, подобрав по пути его саблю, и встал над ним, уперев острие ему в грудь. Хадсон бросил взгляд вокруг, запрыгнул по порожкам наверх, отодвинул засов и мигом очутился снова внизу. Дверь распахнулась, и внутрь ввалились эти дуболомы.