Флейта Аарона. Рассказы
Шрифт:
— Вам, кажется, известно, что я сбежал от такого счастья, какое вы описываете…
— Но теперь вы, кажется, научились понимать, что ничего другого в любви и не бывает!
Аарон взглянул на Лилли с явным желанием не принять этого вывода. Но Лилли добродушно засмеялся:
— Не притворяйтесь. Вы отлично знаете, что это так. Это одна из последних иллюзий, которую вы утратили, голубчик. Отлично. Что же дальше? Для вас наступает черед отправиться на поиски Бога. Не чувствуете ли вы потребности обзавестись таким Богом, которого можно подкупить своей любовью, а затем сблизиться и прожить с ним в полном блаженстве бессчетное число вечностей, бессмертий и всего прочего? Не это ли ваша затаенная мечта?
Аарон опять довольно враждебно взглянул на Лилли, но промолчал.
— Любовь к женщине вы жаждете заменить на какую-нибудь другою. И так, шествуя от страсти к страсти, от экстаза к экстазу, от триумфа к триумфу, вы будете стремиться порвать все связывающие вас узы естества и вырваться из своей личной и человеческой ограниченности, чтобы потонуть в вечном блаженстве. Для вас существует только такой экстатический идеал или нирвана, — оборотная сторона той
— Во мне может быть больше ненависти, чем любви, — сказал Аарон.
— Это то же самое, только с обратным знаком. Анархист, бросающий бомбу в кафе из ненависти к существующему строю, и уголовный преступник-убийца действуют оба в состоянии напряженнейшей любви, но только с обратным знаком. Развивающееся без удержу любовное устремление вдруг неожиданно отражается назад и принимает ужасный лик ненависти.
— Хорошо! Значит я уголовный преступник и убийца?.. — насмешливо начал Аарон.
— Нет, еще нет, — перебил его Лилли. — Но вы человек, сотворивший себе кумира из любви и поэтому не стоите, может быть, ни гроша там, где любовь меняет свой знак и превращается в свою кажущуюся противоположность. Но послушайте: к чему приводит такое поклонение любви, вера в нее, устремление всех душевных сил в ее сторону? Вы можете сколько угодно безумствовать, приходить в экстаз, таять от любви к женщине, к человечеству или к Богу. Можете идти в этом направлении до того последнего предела, где уже утрачивается чувство собственной личности. Но вот тут-то вы и попадаете в ловушку. Человек не может отделаться от самого себя. Человек может к этому только стремиться. Но это так же достижимо, как желание проглотить самого себя. Вы искусаете себе все пальцы, но желаемого так и не достигнете. Вам не растворить себя ни в женщине, ни в человечестве, ни в Боге. Всегда окажется налицо некий остаток, и этот остаток есть не что иное, как вы сами. Бросьте же все эти попытки, дорогой мой. Отвернитесь от кумира любви. Он не поможет вам достичь невозможного, — отрешиться от самого себя. К чему же тогда ваши усилия? Вам не сложить со своих плеч ответственности за себя. Ни один из богов, которым когда-либо поклонялся человек, не сумел снять с него эту тяжесть. Человек обречен быть самим собою, только самим собою и всегда самим собою. Никакая страсть, никакой экстаз, никакие порывы не могут создать цель вне вашего я и в которой оно могло бы растаять и испепелиться, как орел в солнечных лучах или бабочка в пламени свечи. Вне вас нет ни цели, ни Бога… Надо иметь мужество стать лицом к лицу с той единственной реальной целью, которой каждый из нас несомненно обладает: с самим собою. Никто никакою ценой не может стать больше, чем он есть. Для этого бесполезно призывать даже Бога. Внутри вас самого заложена ваша личность, как зародыш в яйце. Она развивалась шаг за шагом, начиная с того момента, когда вы, при своем зачатии, были семенной клеточкой в утробе вашей матери. Рядом сложнейших и тончайших процессов эта клеточка развилась в сложное единство вашей личности. Эти созидательные процессы не прекращаются в вас вплоть до самой смерти. Вот ваше единственное, подлинное и несомненное достояние: ваша собственная личность! Какое противоестественное и противочеловеческое стремление — эта жажда растворить ее в чем-то или ком-то другом и освободить себя от бремени этого богатства! Ваша задача — содействовать тому, чтобы из яйца развился птенец, а из птенца — тот феникс личности, который всегда бывает неповторимым и единственным во всем мире. Единственность и неповторимость личности, — в этом смысл, назначение и судьба человека. Судьба вырастает изнутри, из тех форм, в которые облечена конкретная человеческая личность. Никому не дано знать наперед свою судьбу или пути развития своей личности. Нам дано только прилагать все силы к развитию ее… — Помните же, мой друг: человек не имеет права отказаться от заложенной в него святыни собственной личности. И не поддавайтесь соблазну освободиться от ответственности за самого себя через любовь, самопожертвование, погружение в нирвану, или игру в анархизм и метание бомб, — что является в сущности той же самой нирваной, только с обратным знаком. Не соблазняйтесь этим…
Аарон почувствовал себя на минуту подавленным таким потоком слов и натиском, с каким он был произнесен. Но затем улыбнулся и сказал:
— Так, по-вашему, человеку надо, как наседке, сидеть на своей личности и ждать, пока из нас вылупится что-нибудь значительное?
— Да. Только не все же время надо сидеть наседкой. Если из ядра вашей личности исходят порывы к любви, — любите. Но при этом всегда твердо знайте, что то, что вы делаете, вы делаете во исполнение личности. Не верьте идущим извне предписаниям, обязанностям, долгу. Если любится — любите, безумствуйте в страстях. Но не позволяйте своему рассудку затемняться мыслью, будто любовь это какая-то цель. Она всего только средство, способ выполнения некоего жизненного назначения. Единственная цель, которая имеется у человека, заключается в осуществлении желаний и побуждений, которые зарождаются в недрах его собственной личности. Будьте страстны в той мере, в какой страсть заложена в вашей природе, и тешьте свою чувственность, хотя бы самым животным образом, если только это здоровое выражение ваших сил, а не болезненный надрыв. У слабых душ слаба и чувственность, у могучих — и чувственность соразмерна. Но помните, что ответ за все придется держать вам одному и притом только перед самим собою.
Во время этого монолога, который Лилли произносил с необычной для него страстностью, приятели сели отдохнуть у подножия белой каменной ограды. Аарон вслушивался больше в звук голоса, чем в слова, которые произносил Лилли. Именно звук, тон, музыка голоса Лилли странною властью проникали ему в душу. И смысл этой речи он воспринимал сердцем гораздо яснее, чем мог бы понять ее умом. Поэтому ему удалось отчетливо сформулировать возражение, которое поднялось с самого дна его души:
— Вы говорите так, — сказал он Лилли, — как будто мы, люди, подобно деревьям, существуем в мире обособленно, каждый
— Это несомненно. Но ни из чего не следует, что наше отношение к ближнему должно строиться только на одной любви. Я уже говорил, что существуют два основных стремления в человеке. Помните? Их могло бы быть, пожалуй, и больше. Но для меня очевидно, что в наше время их всего два: любовь и власть. Последние главы истории развития цивилизации заключались в том, что люди всячески старались свести обе эти силы к одной, — к любви. Стремление к власти предавалось презрению и всеми силами подавлялось. Я считаю, что теперь пора вернуть все права этой отвергнутой воли к власти. Без уважения к этому заложенному в человеческой природе стремлению, человечество неминуемо докатится до анархической расхлябанности, от которой мы, кстати, уже не очень далеки. Настало время окружить волю к власти подобающим уважением при сохранении каждым чувства ответственности за себя. Воля к власти — великая, движущая сила. Вам понятно, о чем говорю?
— Не совсем, — признался Аарон.
— Возьмите, для ясности, то, что называют любовью. В реальной жизни основной стержень желания любви заключается в стремлении доставить другому человеку — или другим людям — счастье. Любовь горит самопожертвованием в пользу другого или других. Теперь произведем в этих отношениях перестановку. Вместо желания любви поставим стремление к власти. Тогда основной целью будет уже не счастье любимого или хотя бы самого себя, — счастье ведь только одно из многих возможных состояний, и мне противно думать, что можно стремиться к тому, чтобы свести все возможные для человека состояния к одному только счастью. Воля к власти не ставит перед собой такого рода целей. Это сила более изначальная, глубинная и темная. Ее основной пафос состоит в том, чтобы уничтожить, смести старые, пожелтевшие листья и дать жизнь молодым зеленым побегам. Эта сила существует сама по себе, она не ищет целей и оправдания вне себя, ей не нужно ни Бога, ни любимого человека… Разумеется, если есть воля к власти, должен быть и кто-нибудь, кого надо втянуть в сферу этой власти. Совершенно так же, как в любви необходимо, чтобы был любящий и любимый, так и при осуществлении воли к власти должен быть ведущий и ведомый.
— Как же знать, кто призван властвовать, а кто — подчиняться?
— Я говорил вам, что каждый человек должен руководствоваться голосом, идущим из глубины собственной личности. Только этим голосом, и ничем больше. Вы должны или властвовать, то есть подчинять себе, или любить, то есть подчиняться. И то и другое будет высшим выражением вашей личности. Многим людям чуждо желание власти. Они жаждут найти вождя. И это стремление объяснимо и естественно. Пусть они добровольно, в самой глубине своей, подчиняются влиянию более мощного, чем у них, духа, более сильной воле. Конечно, в наши дни, когда люди говорят, что нужен вождь, они часто подразумевают под этим словом простое орудие для выполнения своих целей. Как, например, Ллойд-Джордж: он только удобное орудие для достижения определенных целей! Я же говорю о других вождях и о другом подчинении. Заметьте не о рабстве, а о свободном подчинении. Я представляю себе глубокое, преданное, безграничное пожертвование себя другой, более героической, более могучей личности. В вас, Аарон, тоже живет потребность подчинения. Вам чуждо желание властвовать, подчинять. Вы тоже ищете среди людей героическую душу, которой вы могли бы доверчиво вручить свою неповторимую личность. Вы осознаете эту потребность. Правда? И вы знаете, что ее не удовлетворить в любовных встречах с женщинами. Дело не в любви, а в посвящении другому своей жизни. Вы знаете, что вам необходимо подчинить себя другому. Но что-то в вас восстает против этого. Вы бунтуете и, может быть, скорее согласитесь умереть, чем подчиниться. Что же — умирайте! Дело ваше.
Наступило долгое молчание. Затем Аарон пристально взглянул в лицо Лилли. Оно было хмурым, отчужденным и выражением своим напоминало лики византийских мозаик.
— И кому же мне следует подчиняться? — спросил Аарон.
— Это подскажет Вам Ваша душа, — ответил Лилли.
ТЕНЬ В РОЗОВОМ САДУ
У окна красивого домика на берегу моря сидел молодой невысокий человек и пытался убедить себя в том, что читает газету. Было около половины девятого утра. За окном головки вьюнков свешивались в утреннем свете солнца, точно склоненные маленькие огненные факелы. Молодой человек поглядел на стол, потом — на часы с боем, потом — на свои большие серебряные часы. Лицо его приняло выражение бесконечного смирения. Затем он встал и принялся задумчиво разглядывать развешенные по стенам комнаты картины, с особым, неприязненным вниманием задержавшись на «Загнанном олене». Попробовал приподнять крышку пианино, но обнаружил, что оно заперто. Заметив в маленьком зеркальце свое отражение, подергал темный ус, подмигнул и живой интерес мгновенно вспыхнул в его глазах. Наружностью он не обижен. Он подкрутил ус. Невысок ростом, зато подвижен и энергичен. Собственной физиономией он остался доволен, но, когда отвернулся от зеркала, в выражении его лица сквозила жалость к себе.
В подавленном настроении он отправился в сад. Его пиджак не выглядел плохо. Пиджак был новый, нарядный, он ловко сидел на уверенном теле. Молодой человек окинул взглядом пышно разросшееся около лужайки дерево, затем не торопясь двинулся к следующему объекту. Усыпанная красно-бурыми плодами корявая яблоня являла собой более обнадеживающее зрелище. Оглядевшись по сторонам, он сорвал яблоко, и повернувшись спиной к дому, решительно и резко откусил. К его удивлению, яблоко оказалось сладкое. Он откусил еще раз. Потом опять повернулся и уставился на окна спальни, выходившие в сад. Он вздрогнул, увидев женскую фигуру, но то была всего лишь его жена. Ее взгляд был устремлен вдаль, на море, по-видимому, она не замечала его.