Флейта бодрости
Шрифт:
В нижнем кочегарском кубрике в корме детскими корабликами плавают в налившейся воде самодельные деревянные туфли.
14. Морские будни
— Все норд-вест, — произносит поднявшийся на спардек Визе.
Норд-вест держится с самого горла Белого моря. Постоянство его удивляет Визе. Профессор Визе — климатолог. Климат — его стихия. Он обладает особым чувством погоды. Добрую половину жизни Визе провел в Арктике. Молодым студентом он участвовал в трагическом рейсе „Святого Фоки“. На „Малыгине“ Визе искал итальянцев. И уже много раз так же вот спокойно, как сейчас, в своей любимой
Перешагав палубу спардека несколько раз, Визе останавливается у борта. Взор его больших блестящих глаз устремлен в море. Так он стоит минуту, две, затем снова начинает беззвучно шагать от борта к борту.
Профессор Визе думает о норд-весте. Он не дает Визе покоя. Как постоянство северо-восточных ветров может отозваться на полярных льдах? Где мы встретим ледяные поля? Глаза Воронина уже не раз задавали Визе молчаливый вопрос:
— Льды?
Мягкое шуршание нерпичьих туфель на спардеке продолжается.
На ледоколе наступили однообразные морские дни. Когда бы ни вышел — на спардеке, в шторм, в дождь, в туман, всегда мелькает коренастая фигура капитана. Глаза Воронина всегда зорко обращены на норд.
На носу между лодками копошатся, выполняя черновую судовую работу, вахтенные матросы. Желтым привидением мелькает в своем плаще боцман. У камбуза раздается свирепый крик. Кричит Саша Малявкин, — помощник кока. [44] Схватив мокрую швабру, действуя ею, как тараном, он несется вдоль левого борта „Седова“. Впереди него, хладнокровно выдерживая безопасную дистанцию, неторопливо улепетывает стая собак. Аппетитные запахи камбуза щекочут собакам обоняние. Положив голову на вытянутые лапы, они, как волки, целыми часами лежат полукругом у камбуза.
44
Кок — судовой повар. Камбуз — судовая кухня.
Рев означает — к Саше Малявкину из кубриков вахтенные пришли получать обед. Бьют склянки. Одиннадцать часов. Вторая смена через час встает на вахту. Вахтенные, же не могут пробиться сквозь тела млеющей от приятных ощущений стаи. Саша Малявкин выступает на борьбу с ней. Собаки скрываются в недоступных уголках, которых так много на ледоколе. Возвратившись с торжествующим видом к камбузу, Малявкин от изумления превращается в соляной столп: стая снова лежит у камбуза. Обогнув правым бортом каюты, она вновь расположилась на прежнем месте. Метнув в собак шваброй, Саша Малявкин уходит в камбуз. Раздавая рисовый пуддинг, он зверски стучит половником.
С бока, от салона раздался визг и рычанье опять кем-то преследуемых собак.
Лицо Саши Малявкина расплывается в улыбку.
— Африкан орудует, — довольно говорит он, — энергичный старик!
…Однообразны на корабле пустые дни. Каждый во время плавания в океане старается изобрести себе какой-то воображаемый интерес. Начальник ледяного архипелага Иванов доит франц-иосифских коров.
Африкан от скуки взял под свою опеку окорока. Окорока висят над иллюминаторами салона. Около них постоянно вертятся собаки. Выждав момент, когда поблизости нет никого из людей, они прыгают на груду лежащих рядом лодок и впиваются зубами в окорока. Иногда, вцепившись в свою добычу мертвой схваткой, одновременно висят несколько собак. Шторм раскачивает окорока. Вместе с ними, как маятник, раскачиваются собаки. Наглость собак выводит Африкана из себя. Время от времени он вылезает из каюты и со сломанным веслом гоняется за собаками по всему ледоколу.
…На капитанский мостик выходит Самойлович. Через некоторое время к нему присоединятся Шмидт, с наслаждением подставляющий свою пышную бороду норд-весту. Односложными фразами они ведут разговор о простых ледокольных новостях. С полуюта слышится звякание ведра. Лактионов опять вступил в единоборство с морем Баренца.
…Так текут на „Седове“ однообразные штормовые будни. Они похожи один на другой, как два тюленя.
Но уходя и приходя на вахту, каждый штурман неуклонно записывает в судовой журнал:
— Держим курс норд.
Визе и Шмидт на борту „Седова“.
19. Ледяные колумбы
Очередь у „осьминога“ — утром, днем, вечером и ночью.
Жизнь на ледоколе течет, не придерживаясь этих земных условностей. В Ледовитом океане они были скоро забыты. Днем и ночью над раздираемым штормом морем колыхается одинаковая молочно-голубая мгла. За 77 градусом мгла не мешает дежурить у бинокля. Выйдя в любое время на палубу, можно увидеть расплывающиеся в тумане очертания приникших к осьминогу „ледяных колумбов“.
Каждому, особенно новичкам, хочется быть „ледяным колумбом“. Каждому хочется первому издать торжествующий крик:
— На горизонте — полярные льды!
Честное слово, хорошо быть колумбом даже по отношению к облизанной волнами Баренцова моря небольшой полярной льдине!
Только на спардеке сойдется несколько человек, — как начинаются ледяные диспуты.
— На 78 градусе мы обязательно встретим льды, — говорил Самойлович: — „Персей“ сейчас болтается на 30-м меридиане. Три недели назад „Персей“ ходил до 76 градусов. Льдов не было.
Шагающий, как всегда, от борта к борту Визе бросает:
— Трудно, трудно сказать. Погода зимой была ералашная. Не ледяной год. Норд-весты. А потом — штормы. Льды — разве на западе. Возможно, что мы, как Ле-Смит [45] , пройдем к архипелагу чистой водой.
— А возможно, что „Седов“ зазимует, — иронически вставляет Ушаков: — Тогда наш Арктический институт целиком зазимует во льдах. У станка, так сказать.
— И это возможно, — смеются ледяные колумбы.
45
Ле-Смит — один из первых исследователей архипелага Франца-Иосифа. В 1884 году корабль Ле-Смита около острова Гилля раздавили льды. Ле-Смит с матросами прошел по льду на соседний остров Нордбрук.
— Льдина плывет!
Кто первый увидел ее? Эту честь оспаривали многие.
Визе приник к „осьминогу“. В нескольких десятках метров от „Седова“ плывут два ледяных близнеца. Они трудно отличимы от пены гребней.
Небо на Севере приняло металлический холодный оттенок стали. Воздух похолодел.
— Ледяное небо, — торжественно объявляет Визе, уступая Цейс Воронину: — Как вы считаете Владимир Иванович?
Владимир Иванович бороздит глазницами бинокля горизонт на норде.