Флибустьер
Шрифт:
– Но вы же не станете таким образом раскрываться! – возразила Фиби, без особых оснований надеясь, что ее умозаключение верно и он всего лишь блефует, пытаясь запугать ее и заставить признаться в тех грехах, которые уже приписал ей. Хотя Дункан Рурк был крайне самоуверенным человеком, она была уверена, что суеверия в нем нет.
Дункан уперся руками в бедра и склонил голову набок. – Раскрываться? – протянул он. – Черти бы меня взяли! Женщина, о чем ты говоришь?!
Фиби вздохнула. – Простите меня, – сказала она. – Я все время забываю, что мы говорим на разных языках. Я имела в виду, что вы же не пошлете меня в Штаты… э-э… колонии… потому что не хотите, чтобы англичане узнали о вашем местонахождении.
Дункан издал глубокий, размеренный и совершенно убийственный вздох. Затем, не обращая внимания на Старуху, сжал предплечье Фиби крепкой, но безболезненной хваткой, и потащил ее из комнаты в коридор. Не успела Фиби вымолвить слово протеста, как Дункан затащил свою невольную гостью в комнату, которая явно принадлежала ему самому.
Он подтолкнул ее к столу, образцу столярного искусства, который через два столетия наверняка стоил бы целое состояние на аукционе антиквариата, и силой усадил в кресло.
Фиби увидела свою сумку и часть ее содержимого, включая жалкие остатки наличности, разложенные на полированной столешнице.
Дункан ткнул указательным пальцем в деньги, лежавшие аккуратным веером.
– Где вы взяли эти бумажки? – спросил он, и на этот раз в его голосе слышалась не злоба, а удивление.
Взглянув на свои пожитки, а затем на Дункана, Фиби в миг ослепительного откровения поняла, что вдруг произошло невероятное. Ей каким-то образом удалось найти дыру во времени и проскользнуть в нее.
– Я боюсь вам говорить, – в конце концов неохотно призналась она.
Дункан, схватившись одной рукой за спинку кресла, а другой за край стола, наклонился, заглядывая ей в лицо. Он призывал с небес невидимую молнию, как будто обладал волшебством громовержца, и она обрушилась на голову Фиби.
– Пожалуйста, скажите, – настаивал он.
Фиби прикусила губу и на секунду вопрошающе подняла глаза на Старуху. Ее телохранительница медленно кивнула.
– Я пришла из будущего! – торопливо выпалила Фиби.
– Не понимаю, – покачал головой Дункан, прикоснувшись к ее лицу тыльной стороной ладони, оставившей после себя обжигающий след. По крайней мере, он не сказал: «Я тебе не верю».
– Я тоже не понимаю, – сказала Фиби, изо всех сил стараясь не разрыдаться. – Я занималась своими делами, в своем родном времени, и вдруг лифт пропал, и я оказалась здесь, а затем вы наткнулись на меня…
Он взял одну из банкнот, хрустящую двадцатку, и помахал перед ее носом.
– На этой бумажке написано «Соединенные Штаты Америки». Что это означает?
– То, что вы победили в войне, – ответила Фиби нетерпеливо.
Она по-прежнему пыталась осознать, что провалилась через трещину во времени и оказалась в другом веке. Было бессмысленно спрашивать себя, как это случилось, эту загадку она никогда не решит, хотя, конечно, могла попытаться. Насколько Фиби понимала, все, что в данный момент ей оставалось, примириться с обстоятельствами и постараться воспользоваться ими наилучшим образом. И попытаться разобраться в тех чувствах, которые вызывал в ней этот человек.
Дункан изящным движением поднялся во весь рост, держа в руке двадцатидолларовую бумажку и глядя на нее с безмолвным изумлением.
– Печатник, который это сделал, искусный человек, – сказал он, и тоскливая нотка в его голосе затронула какую-то струнку глубоко в душе Фиби. – Без сомнения, это какой – то фокус тори. Они пытаются высмеять наши попытки завоевать свободу.
– Вы требовали сказать правду, – заметила Фиби. – А теперь считаете, что я лгу, именно это я и предсказывала.
– Но как я могу вам поверить? – спросил он, встречаясь с ней взглядом. – Вы рассказываете мне какие-то чудовищные небылицы, совершенно невозможные вдобавок.
– Неужели? – спросила Фиби, обращая вопрос не только Дункану, но и себе. Она по-прежнему пыталась сама во всем разобраться, размышляя, поражаясь и удивляясь. – Ни в вашем, ни в моем веке почти никто не знает, что такое время. Все, что любой из нас может сказать наверняка, что время просто состояние разума, способ восприятия мира. Может быть, вечность существует не как последовательность сменяющих друг друга минут, лет и столетий, а как нечто целое и законченное само по себе.
– Чепуха! – сказал Дункан, но как Фиби ни была увлечена размышлениями о возможных последствиях своего приключения, она видела, что ему ее теория кажется если и не слишком правдоподобной, то интересной.
– Вопрос в том, – пробормотала Фиби, проведя кончиком указательного пальца по выпуклым буквам на одной из кредитных карточек, – что мне теперь делать? Удастся ли мне вернуться назад, или проход закрылся навсегда? – В течение своей речи она глядела не на Дункана, отступившего на шаг, а на Старуху. – Если я отгадаю твое имя, – неожиданно предположила она, – и осмелюсь произнести его вслух, не вернет ли заключенное в нем волшебство меня домой?
Старуха положила на плечо Фиби руку, теплую, тяжелую и успокаивающую.
– Ты уже дома, детка. И тебя привело сюда твое собственное волшебство. Ты здесь, потому что хотела этого самыми потайными уголками сердца.
Дункан вздохнул, снова приблизился к столу и поднял фотографию Элиота, единоутробного брата Фиби.
– Какая замечательная миниатюра, – сказал он, и его лоб прорезали морщины удивления. – Я не могу разглядеть ни одного мазка кисти!
– Потому что их здесь нет, – очень вежливо объяснила Фиби, осознавая, что она и раздражена и испугана. Было в ней еще какое-то чувство, но какое, она затруднялась сказать. – Это называется фотография – нечто вроде отражения, запечатленного на бумаге.