Флибустьер
Шрифт:
Затем ее по спине ударило что-то холодное и мокрое. Еще не успев повернуться лицом к обидчице, Фиби уже знала, кто это, и, вооружившись намыленным чулком, яростно швырнула его в Симону. Та все еще держала в руках мокрую рубашку, которой нанесла удар. Чулок попал ей в правую щеку с громким шлепком. Симона ответила на удар, и Фиби, терзаясь уязвленной гордостью, выхватила из чана очередной чулок и изо всех сил швырнула его в соперницу.
И Симона и Фиби дрались не шутя, но прочие женщины присоединились к потасовке с громким хохотом, и скоро по всей прачечной летали рубашки, простыни,
Симона и Фиби вымокли до костей. Они долго стояли посреди мыльного разгрома, глядя друг на друга и переводя дыхание, и вдруг одновременно расхохотались. На шум и крики явилась Старуха и, естественно, не обрадовалась. Фиби было приказано с позором покинуть прачечную: «Что скажет мистер Дункан, если ты простудишься и умрешь? Как ты думаешь, а?» Симону же и остальных просто выбранила на мелодичном островном диалекте.
Оказавшись в своей комнате, Фиби разделась до короткой рубашки без сомнения, спасенной с того же самого потерпевшего крушение корабля, и вытерла волосы полотенцем. Вскоре в дверь постучались, и после приглашения Фиби в комнату вошла Старуха.
– Симона любит Дункана, верно? – спросила Фиби, прежде чем та успела отругать ее за драку в прачечной.
– Да, – последовал лаконичный ответ. Из шкафа были извлечены и переданы Фиби мрачная черная юбка, простая блузка и столь же простое белье. Фиби послушно взяла сухую одежду и зашла за ширму, чтобы переодеться.
– Она его любовница?
Как ни странно, Фиби необходимо было знать ответ на этот вопрос, хотя она и собиралась сбежать с острова, и она отдала бы все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствовала сейчас.
– Спроси об этом самого мистера Дункана.
Фиби была рада, что скрылась за ширмой, потому что одно лишь предположение о разговоре на такие темы окрасило ее щеки пунцовым цветом.
– Проще будет спросить у Симоны, – заявила она, залезая в кружевные панталоны и нижнюю юбку, после чего потянулась за корсажем.
– От нее ты правды не добьешься, – спокойно возразила Старуха. – Она похожа на тебя: сама не знает, что творится у нее в сердце.
Фиби выглянула из-за ширмы, застегивая крошечные пуговицы блузки.
– Знаешь, тебе меня не обмануть. Твои речи очень цветистые, но я могу сообразить, когда меня пытаются надуть.
В глазах Старухи заблестели довольные искорки. – Видимо, придется отправить тебя полоть сорняки, раз со стиркой у тебя ничего не получается.
– Ты уклоняешься от темы, – заметила Фиби.
– Ты тоже, – ответила Старуха. Остаток дня Фиби провела в огороде, надев на голову широкополую соломенную шляпу, которую дала ей Старуха, и, когда ее наконец позвали ужинать, так утомилась, что не могла есть. Она с трудом взобралась по лестнице, чувствуя боль во всем теле, стянула юбку и блузку и с жалобным стоном повалилась на кровать. Даже веки ныли, и она закрыла глаза, надеясь затеряться в исцеляющем забвении сна.
– Все болит! – пожаловалась Фиби, когда услышала, как открылась и снова закрылась дверь ее комнаты. Она хотела, чтобы Старуха знала о
В ответ молчание. Фиби открыла глаза. Около кровати стояла не Старуха, а Симона. Однако на этот раз на ее хмуром лице было написано изумление, а не ядовитая неприязнь.
– Покажи мне свою ладонь, – сказала она.
Фиби села на кровати, но не спешила выполнить просьбу Симоны.
– Мне бы хотелось, чтобы ты постучала в следующий раз, когда решишь зайти, – заметила она.
Симона протянула руку, сжала сильными смуглыми пальцами пальцы Фиби, покрытые волдырями, нагнулась и всмотрелась в ее ладонь. Она что-то пробормотала, и на ее глазах выступили слезы.
Фиби высвободила руку. Она почувствовала симпатию к себе со стороны Симоны и еще зарождающуюся дружбу.
– Короткая линия жизни, что ли? Симона отвернулась, зажав рот рукой, и, подойдя к окну, посмотрела на море. Фиби не нужно было спрашивать, чтобы понять: женщина ищет взглядом корабль Дункана и тревожится за его жизнь. Она и сама тревожилась и скучала без него, хотя не имела на это никакого права. Фиби поднялась с кровати, но не стала подходить к Симоне.
– Он вернется, – сказала она.
– Да, – ответила Симона после паузы, не оборачиваясь к Фиби. – А ты тут будешь поджидать его.
Сердце у Фиби всегда было добрым, и оно заныло при этих словах. Не за себя, а за эту женщину, которая, по молчаливому согласию, перестала быть ей врагом.
– Дункан вовсе не любит меня, – сказала Фиби, чувствуя обязанность все объяснить. – Он думает, что я шпионка.
Симона наконец отошла от окна и, хотя держалась поодаль, посмотрела в лицо Фиби.
– Он женится на тебе, – сказала Симона с достоинством и гордостью, без вражды. – У вас родится много детей. Но он будет приходить и в мою постель, и я тоже рожу ему дочерей и сыновей не меньше, чем ты.
Фиби чувствовала себя настолько не на своем месте, насколько это вообще возможно. У нее не было никаких причин полагать, что она долго пробудет в восемнадцатом веке, или в своих видениях, которые сейчас окружали ее. Дункан нравился ей, но она не любила его и не требовала от него клятв верности. В сущности, ей казалось, что он едва выносит ее присутствие. Самым разумным выходом будет исчезнуть. Но в одном Фиби была уверена: если она когда-нибудь снова выйдет замуж, то ее муж, будет ли это Дункан Рурк или кто-либо еще, никогда не окажется в постели другой женщины. Она достаточно испытала подобных унижений в браке с Джеффри.
– Нет, – ответила она, покачав головой, и, несмотря на лаконичность ответа, было ясно, что Симона все поняла и приняла вызов. Улыбнувшись и пожав изящными плечами, гостья Фиби покинула комнату.
Утром Фиби вернулась в огород. К полудню она мечтала о скорейшем возвращении в будущее, только так можно было спастись от жаркого солнца и проклятой мотыги, но этого не произошло. Ей казалось, что сорняки растут и цветут у нее в глазах, а Старуха дала ей точно такое же задание на следующий день, и на следующий, и еще на один. И Фиби работала, потому что это было лучше, чем сидеть без дела и ждать, пытаясь вообразить, что случится дальше.