Флиртаника всерьез
Шрифт:
Ей было совсем неважно, оставит Игорь своей бывшей жене квартиру или не оставит, эта мысль в самом деле пришла ей в голову только что, вот в эту самую минуту, когда она смотрела на озабоченное лицо Григория Петровича. Она не думала ни о чем, связанном с ее будущей жизнью, все это должен был решить Игорь, только он, она даже о ребенке еще не думала, хотя тот крутился у нее в животе так, что порой становилось невозможно дышать!
– Что ты молчишь? – наконец не выдержал Григорий Петрович. – Хочешь сказать, что отец ребенка о вас позаботится? А ты можешь подтвердить это хоть чем-нибудь, кроме его прекрасных обещаний? Эх,
«В разумных пределах», – с горечью подумала Катя.
О том, что еще он сказал – о шансе устроить свою жизнь, – она старалась не думать. И не потому, что не воспользовалась этим шансом. Совсем наоборот…
– Я уеду, – проговорила она наконец. – Но сегодня поздно уже. Завтра уеду.
– Я тебя провожу, – с заметной торопливостью сказал Григорий Петрович. – Собери вещи, скажи, когда поезд, я…
– Не надо. Вещей мало, я такси вызову.
Кажется, он хотел возразить, но промолчал. Со странной проницательностью, которая вдруг проявилась в ней в эти минуты, Катя поняла, почему он молчит. Не только потому, что не хочет лишних забот, но потому, что голос ее звучит сейчас такой пустотой, которая не допускает возражений.
А как он должен звучать, ее голос, после того, что она вдруг поняла о себе?
– Ты позвони все-таки. – Григорий Петрович встал с дивана. Катя только теперь заметила, что все это время он не снимал пальто. – И постарайся устроить свою жизнь как-нибудь иначе, чем теперь.
«Я не буду больше устраивать свою жизнь!» – хотела сказать Катя.
Но не сказала. Ей все и без слов было теперь понятно.
Глава 2
Праздники давно уже ничего не значили в Колькиной жизни.
Ну, что ему безразлична очередная годовщина революции или международная солидарность трудящихся на Первое мая, это понятно. Да, кажется, уже и праздников таких нету. Но вот Новый год мог бы вызывать у него хоть какой-нибудь душевный подъем, все-таки это самый настоящий праздник. Мог бы, но не вызывал.
Он даже не понимал, почему приехавшая на каникулы Надюшка с таким восторгом рассказывает про Рождество, про немецкий Новый год то есть. Хотя понятно ведь, ребенок, ей все интересно. Все эти елки-палки, пряники-конфеты и прочие подарки.
Несколько больше, чем Надин восторг от предстоящего праздника, удивляло его непривычное уныние жены. Вернее, Колька даже не знал, называется ее состояние унынием или как-нибудь иначе. Он настолько привык, что Галинка никогда не унывает, что даже спросил ее, почему она такая невеселая. И еще больше удивился, когда она ответила:
– Я тебе что, Петрушка на ярмарке? Всех вокруг должна веселить?
– Да нет, – пожал плечами Колька. – Не хочешь, не весели.
Все-таки это было непривычно. Но долго размышлять о настроении жены Колька не стал. У нее была своя отдельная жизнь, и могли же в этой жизни происходить какие-нибудь неприятности, откуда ему знать? Да и зачем ему об этом знать? Все равно он ничего не может сделать, чтобы ей помочь, а она не нуждается
Тем более что с ним самим происходило в эти предпраздничные дни что-то странное.
Несмотря на всю свою импульсивность, Колька всегда знал про себя, что очень даже способен анализировать собственное состояние. В спорте без этого было нельзя, а он отдал спорту всю свою юность, и это не могло пройти бесследно. И вот теперь, заметив, что смутное душевное беспокойство, начавшееся пару недель назад, не прошло ни через день, ни через два, а, наоборот, перешло в почти физическую ноющую боль где-то в сердце, он стал припоминать все, что делал за это время, чтобы разобраться, с чем же это нытье-колотье связано.
Чтобы со следствием, это вряд ли, к следствию Колька уже привык. Со страхом наказания? Тоже вряд ли: он привык к мысли о том, что никуда от наказания не денется, и страх прошел. А может, он прошел даже не от этой вот привычки к неизбежному, а от другого…
Когда случилась вся эта кутерьма с Северским, Колька вдруг отчетливо понял, что его существование ни на чье другое существование не влияет. На свободе ли он, в тюрьме ли, живет ли вообще на белом свете – разве есть на этом белом свете хоть кто-нибудь, у кого от этого зависит жизнь и счастье? Конечно, родители стареют, им скоро придется помогать. Но есть сестра Нина, работает бухгалтером на крепком заводе пищевой промышленности, муж у Нины прораб, работает в крепкой строительной фирме, хорошо зарабатывает, не пьет… Их сын, которого они родили рано, старший родительский внук, отслужил армию и тоже уже работает. В общем, случись что с ним, Колькой, родители не останутся без помощи.
Галинка… Галинку не в чем упрекнуть, она всегда была женой на зависть, но что ее жизнь не зависела от Колькиной никогда, это объективный факт. Теперь вот таким же объективным фактом стала и дочкина отдельная жизнь. То есть они обе, конечно, Кольку любят, и родители тоже любят, но…
Но его существование ни для кого не насущно.
Впрочем, сказать, что эта мысль стала причиной его тоски, Колька не мог, потому что мысль эта пришла к нему не вчера, а уже очень давно и только укрепилась с Надиным отъездом. А отъезд случился тоже не вчера и не две недели назад.
А что случилось две недели назад?
Для того чтобы отыскать в своем двухнедельном прошлом событие, которое привело его в нынешнее состояние, Кольке даже не потребовалось особо напрягать память. Оно очень легко вынулось из души, это событие, и заиграло перед ним, переливаясь, как неяркое зимнее солнце.
Это и не событие было, а просто женщина. Бесформенная беременная женщина с прозрачным лицом и нежным взглядом. Нежность ее взгляда наверняка не относилась к Кольке, но он все равно не мог ее забыть. Вот ее-то существование было насущно. Вся она была так же проста и насущна, как хлеб и вода.
Он сидел один в комнате – жена с дочерью уехали за какими-то особенными елочными игрушками, которые Надя непременно хотела купить, потому что они были деревянные и расписаны вручную, – и думал о таких вот, для него странных, потому что очень уж отвлеченных, вещах. Он так задумался об этих вещах, что телефонный звонок заставил его вздрогнуть.
– Гражданин Иванцов? – без приветствия, женским голосом произнесла трубка. – Зайдите в райотдел, получите постановление о прекращении против вас уголовного дела.