Фокус
Шрифт:
– Как вы себя чувствуете? – отважился мистер Финкельштейн.
Мистер Ньюмен с отсутствующим видом сказал, что чувствует себя хорошо. Потом он посмотрел на доски пола и сказал: – Я хотел спросить вас кое о чем.
Мистер Финкельштейн с готовностью кивнул и пухлыми губами подвигал во рту недокуренной сигарой.
Ньюмен поднял глаза на него. – А вы думали, что будете делать, если что-то… если они что-то предпримут против вас?
Финкельштейн стал выглядеть обеспокоенным. Он вынул сигару и осмотрел ее. – У вас есть какая-то конкретная информация, что они собираются за меня взяться?
Теперь
– Они собираются, это точно. Я не знаю когда, но они собираются.
– Ну, – сказал Финкельштейн, и когда его сигара задрожала, он пошел к пепельнице на кассовом аппарате и, затушив ее, успокоился. Ньюмен понял, что обычно он продолжал курить дальше. – Конечно, я не могу сделать очень много. Что я могу сделать, я сделаю, – сказал он. Потом, посмотрев Ньюмену прямо в лицо, он признал: – Если их придет не слишком много я, возможно, смогу с ними справиться. Если их будет слишком много, мне придется туго.
– Это странно, я думал у вас есть какой-нибудь план.
– Ну, у меня есть кое-что, я… – После непродолжительного колебания, смущенно улыбаясь, Финкельштейн пошел к выходу из магазина, выдвинул там внизу длинный ящик и, вынув из него блестящую бейсбольную биту, подошел с ней к мистеру Ньюмену. – Это называется «Луизвильский удар». Цельное дерево, – сказал он, протягивая биту, чтобы показать Ньюмену. Ньюмен потрогал гладкую поверхность и снова сунул руку в карман. Финкельштейн вернулся к шкафу и аккуратно положил биту назад. Он остался стоять там, смотря в глаза Ньюмену.
Ньюмен сказал: – Я думал, что если бы вы рассказали обо всем в полиции…
– Мистер Ньюмен, – сказал тот, медленно покачивая головой, – вы говорите так, будто это происходит впервые.
Теперь Ньюмен смотрел на него и знал, что помогало ему удерживать душевное равновесие.
– Это собрание, – продолжал Финкельштейн, – проходило не в секретном бункере. Полиция знала, о чем идет речь. Просто не существует закона против людей, которые ненавидят друг друга. Это не… в этом нет ничего плохого. Это их право организовывать такие собрания, чтобы убивать людей, – продолжал он саркастически. – Идти в полицию есть смысл, только если… если придет делегация. Я говорю им, но они выслушивают и уходят. Миссис Дипо говорит им, но она пожилая женщина, что она для них значит? Если бы несколько человек из квартала… если бы…
Ньюмен представил, как он стоит в полицейском участке рядом в Финкельштейном, и полицейский-ирландец переводит взгляд с еврея на него.
– Мистер Финкельштейн, – перебил он, – я скажу вам, что я думаю.
– Да, – с готовностью слушать, сказал Финкельштейн.
Ньюмен больше не смотрел на него, а продолжал разглядывать товары на полках. – По-моему, из вашего положения есть только один разумный выход.
– Да, – прошептал Финкельштейн, подняв подбородок и стиснув губы.
– Вы не должны забывать, какие люди живут в этом районе, – снова начал он. – Это новый район. Мне довелось узнать, что многие семьи переехали сюда, чтобы избавиться от старых соседей, – напряженно прищурившись, сказал он – и, разумеется, они не выносят никаких… никаких…
Рот Финкельштейна приоткрылся немного шире и, пристально смотря на Ньюмена, он совсем незаметно кивнул.
– Если бы здесь было лишь несколько сторонников этой точки зрения, я бы сказал, стойте на своем и держитесь до конца. Но я не думаю, что у вас здесь много друзей, и я… ну, честно, я думаю, вам следовало бы подумать о переезде. Это мое искреннее мнение.
Брови Финкельштейна сдвинулись. Ньюмен не смог выдержать его удивленного взгляда и снова посмотрел вниз на доски пола, как будто задумавшись. Прошла минута. Другая. Он поднял глаза и увидел, что выражение лица Финкельштейна изменилось. Его рот был плотно сжат.
– Мистер Ньюмен, вы еврей? – спросил Финкельштейн.
Кожа Ньюмена похолодела. – Нет, – сказал он.
– Вы не еврей, – сказал Финкельштейн.
– Нет, – готовый рассердиться, повторил мистер Ньюмен.
– Но они думают, что вы еврей.
– Да.
– Представьте себе, что я предложил вам переехать.
– Это…
– Представьте себе, что я сказал вам, что здесь в районе живет слишком много людей похожих на евреев. Этим невеждам это не нравится. Переезжайте мистер Ньюмен, потому что мне не дадут покоя, пока вы будете…
– Я высказал вам свое искреннее мнение, а вы…
– Я тоже высказываю вам свое искреннее мнение, – сказал Финкельштейн дрожащим голосом. Его глаза повлажнели. – По моему мнению, они пометили вас несмываемыми чернилами, и вам ничего не даст если я…
– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – тонким возмущенным голосом сказал Ньюмен.
– Я не вчера родился, мистер Ньюмен. – Штанины брюк Финкельштейна задрожали. – Я думал, что по воскресеньям вы покупали газету у этого хулигана, потому что они заставили вас. Я думал, что независимо от того, что вы делаете, вы все равно оставались моим приятелем, потому что вы разумный человек, интеллигентная личность. Но вы…
– Я пришел сюда не для того, чтобы меня оскорбляли, – твердо сказал Ньюмен.
– Ни в коем случае! – сжав кулаки, воскликнул Финкельштейн. – Вы что не видите, что они делают. Какого черта они хотят от евреев? В этой стране живет сто тридцать миллионов человек и всего пару миллионов из них это евреи. Это вы им нужны, а не я. Я… Я… – от ярости он начал заговариваться, – Я – это мелочь, я ничего не значу. Я гожусь только на то, чтобы они могли показывать на меня, и все остальные отдадут им свои умы и свои деньги, и они заполучат эту страну. Это мошенничество, это вымогательство. Сколько раз это должно произойти, сколько войн на этой земле мы должны пережить, прежде чем вы поймете, что они с вами делают? – Ньюмен стоял камнем. – Выехать. Вы хотите, чтобы я выехал, – сказал Финкельштейн, пытаясь двигаться по крошечному магазинчику, – я не уеду. Мне здесь нравится. Мне нравится воздух, он подходит для моих детей. Я не знаю, что мне придется сделать, но я с места не сойду. Я не знаю, как бороться с ними, но я буду бороться. Эта дьявольская шайка хочет захватить страну. И если бы вы хоть немного уважали эту страну, вы бы не сказали мне этого. Мистер Ньюмен, я с места не сойду. Я не сделаю этого. Нет.