Фомич - Ночной Воин
Шрифт:
– Такое у тебя предназначение, - вздохнув, ответило печально Радио.
– Такая, выходит, у тебя планида...
– Чегооо?
– кукушка чуть с жёрдочки не свалилась.
– Да это так, это всё к делу не относится. Это я вообще по другой программе подслушало...
– честно призналось Радио.
– Вот и разговаривай со своими программами, что ты ко мне пристало?!
– возмутилась Кукушка.
– Очень мне нужно к тебе приставать!
– обиделось Радио. Подумаешь... фрррр... фьюууть...
–
– Чего ты нервничаешь? Всё равно как следует свистеть не умеешь! не унималась шустрая Кукушка.
– Ты лучше свою работу выполняй!
– обиделось Радио.
– Тогда к тебе и приставать никто не будет. Нужна ты кому-то...
– Кому-то, наверное, очень даже нужна...
– взгрустнула Кукушка. Вот только бы знать, кому именно... Ты вот лучше, чем всякую ерунду повторять, да к тому же и чужими голосами, провело бы опрос на тему индивидуального спроса на одиноких Кукушек...
– Размечталась! Так как у нас обстоят дела насчет поработать? ехидно осведомилось Радио.
– Ку-ку, ку-ку...
– Кукушка прокуковала тринадцать раз и вытерла лоб крылышком.
– Ну, теперь ты отвяжешься?
Ворчливо спросила она у Радио.
– А сколько раз ты прокуковала?
– зловещим тоном поинтересовалось Радио.
– Сколько раз надо было прокуковать, столько и прокуковала... огрызнулась Кукушка.
– А что?
– А то, что ты прокуковала тринадцать раз!
– почти ликующе объявило Радио, трагическим голосом Левитана.
– Пааааадумаешь!
– беспечно ответила Кукушка.
– На один раз больше, на один раз меньше. Какая разница?
– А такая разница, - уже не на шутку рассердилось Радио, - что ты своей беспечностью можешь когда-нибудь на всех ночных жителей большую беду накликать. Ты что, забыла, что это значит - прокуковать тринадцать раз?!
– Ой!
– в ужасе прикрыла клюв крылышком Кукушка.
– Тринадцатый Понедельник года, тринадцатое число! Я сейчас, я исправлюсь! Ку-ку...
– Ну куда тебя несёт, что ты раскудахталась?
– остановило ее Радио.
– Я что, курица, чтобы кудахтать?
– обиделась Кукушка.
– Сегодня, на твоё счастье, даже не Понедельник, - снисходительно пояснило Радио, - а не то не миновать бы нам всем больших неприятностей... Что ещё ты забыла сказать?
– Блям-блям...
– мрачно произнесла Кукушка.
И тут же заскрипели половицы, что-то посыпалось с потолка, потому что кто-то там, на чердаке, зашевелился, заходил, заворочался.
Я смотрел на всё это, широко открыв глаза, совершенно не понимая, что со мной, и особенно вокруг меня, происходит...
Вся эта дикая карусель вскружила мне голову. Ещё бы не вскружить! Фомич, сквозь которого видно молнии, само по себе свободно говорящее Радио, при этом совершенно без проводов, Кукушка эта...
– Куда я, черт возьми, попал? Где я, в конце концов?!
– пронеслось у меня в голове.
– В настоящее время ты в моей избе... В бывшей моей, - поправил сам себя Фомич, присевший уже к столу, в тень, чтобы не пугать меня своей прозрачностью.
– Все, что вокруг тебя происходит - не сон. Если захочешь, потом - забудешь... Если, конечно, оно у тебя будет, это самое "потом"...
– А что, может и не быть?
– осторожно осведомился я.
– У меня есть такие реальные перспективы?
– Насчет перспектив - не знаю, не знаю, - уклончиво отозвался зашедший в гости хозяин.
– А случаи всякие случаются...
– Это какие случаи?
– вскинулся я.
– Разные, - хмыкнул Фомич.
Я открыл рот, чтобы задать ему тысячи полторы появившихся вопросов, но меня опередила Кукушка:
– Нельзя ли помолчать?
– капризно жеманно пропищала она.
– Вы мешаете мне работать некоторым образом...
– Отчего же, можно и помолчать, - пожал плечами Фомич.
– Работай... Некоторым образом...
– Спасибо, - церемонно поклонилась Кукушка, откашлялась и произнесла торжественно: - Блям-блям. Время - полночь!
И тут же изо всех углов и щелей полезли какие-то тени и существа: лохматые, чумазые, с хвостами и без, с рогами и без, с клыками и свиными мордами. Они лезли и лезли отовсюду, отталкивая друг друга. Из погреба, откинув крышку, пытались выкарабкаться два существа, заталкивая один другого обратно.
По столу прыгали и кувыркались голозадые бесенята с длинными хвостами. В углу три старушки, взявшись за руки, упоённо распевали, почти воя.
В другом углу стояло, согнувшись вдвое, Нечто. Настолько огромное, что не могло выпрямиться даже в такой высокой комнате.
И все они выпрыгивали, выползали, выкарабкивались отовсюду, где только была хотя бы малюсенькая щёлочка или трещинка.
И вся эта орава голосила и визжала на все лады:
– Время полночь! Время полночь! Время полночь!
– Блям-блям! Блям-блям!
– Гуляем!
– провизжал звероподобный мужик, у которого из всего лица видны были только глаза, всё остальное скрывала густая шерсть.
– Эх, пирожки слоёные, орехи калёные! Стаканчики гранёные!
– весело провопил другой мужичонка, с унылым фиолетовым носом, нависшим над губой, с болтающимися по плечам ушами.
Он распахнул в широкой, щедрой улыбке пасть, выставив на всеобщее обозрение свой единственный зуб: чёрный и кривой, как татарская сабля. Потом залихватски подмигнул единственным глазом, сиротливо приютившимся на лбу, между бровями, затем выдал звонкую барабанную дробь пухлыми, словно пшеничные оладьи, ладошками, по обвислому, как и нос, фиолетовому животу.