Фонтаны на горизонте
Шрифт:
– Не падайте духом, ребята. Будем еще вместе плавать...
– Смотрите, что они делают! Ох, сволочи! — воскликнул Слива.
Все обернулись в сторону парохода. Северова словно ударили в грудь. Он покачнулся. Над его пароходом поднимали американский флаг; легкий бриз развевал его.
– Было наше, стало ваше, — горько скаламбурил Слива.
– Вот так они норовят и над всей Россией свой флаг поднять!..
– Прощайте, друзья. — Северов приложил руку к козырьку фуражки. — Идем, Джо.
Механик молча последовал за капитаном. Выйдя из порта, Иван Алексеевич
— Иди, Джо, домой. Скажи Соне, что я скоро буду. Зайду в правление флота.
...Матросы с «Кишинева», вяло переговариваясь, медленно брели по пристани. Возбуждение прошло, надо было думать о завтрашнем дне, искать работу. Постепенно моряки расходились, желая друг другу счастливого плавания и скорой встречи. Филипп Слива и кок Ли Ти-сян остались вдвоем. Повар был так же одинок, как и матрос. Так непохожие друг на друга, они за год совместного плавания крепко сдружились. Ли Ти-сян был молчалив, чистоплотен, экономил каждую копейку и не одобрял зубоскальства друга и его бесшабашности в расходовании денег. Но это не мешало им быть товарищами.
Ли Ти-сян думал о том, что его сбережений может хватить им месяца на два. А за это время может быть удастся найти работу. Только бы вот Слива меньше ругался, а то все время у него неприятности.
Они вышли на шумную Светланскую улицу. При виде иностранных офицеров Слива начинал материться, и Ли Ти-сян, опасаясь как бы его друга не забрал патруль, попытался увести его:
– Пошли ба, Филипа! Твоя водка хочу? — Ли Ти- сян хитрил. Он знал слабость друга.
– Корешок ты мой золотой, — растрогался Слива. — Знаешь, чем мою душевную тоску унять. Аида в «Зеленый попугай».
Они направились в портовый кабачок. У входа Слива остановился, хлопнул себя по карманам:
– Доллары у мамы оставил.
– Твоя мама мию [2]
Ми ю — нет (кит.).*, моя угощай, — серьезно сказал Ли Ти-сян.
– Твои таяны нам на харчи нужны. «Попугай» меня знает, даст в долг.
Они вошли в низенькую дверь. В лицо ударил теплый, насыщенный запахами дешевой еды и спиртного, воздух. За густым табачным дымом люди казались призраками. Ли Ти-сян закашлялся. Сквозь говор, стук посуды пробивался чей-то пьяный голос, певший с бесшабашностью
– Эх, шарабан мой, американка!
А я девчонка, да шарлатанка!..
Слива подошел к стойке и, щелкнув пальцами, поднял вверх указательный и средний. Буфетчик понимающе кивнул и поставил перед матросами граненые стопки с водкой.
– С чего загуляли? С «Кишинева» выгнали?
– Предложили по берегу прогуляться, — Слива залпом опорожнил свою стопку и, взяв со стойки кусочек соленой рыбы, сказал: — «Кишинев» флаг обменял.
Он коротко рассказал буфетчику, что произошло.
– Ты мне, Филипп, сможешь все долги разом отдать, — сказал буфетчик.
– Ты уже слышал, что Колька Романов мне наследство оставил? — подмигнул Слива.
– Слушай, — буфетчик, в прошлом сам матрос, знал все портовые новости. — В Семеновском ковше стоит шхуна «Диана»...
– Меня в капитаны приглашают? — осведомился с невинным видом Слива. — Так я женюсь и пока не могу...
На шхуну набирают команду, — перебил его буфетчик. — Пойдет на Камчатку бить китов. Понял, чертов, словомол? Держите курс в Семеновский ковш. Полный вперед!
– Есть, полный вперед. — Слива стал серьезным. Такую возможность нельзя было упускать. — Из первого же рейса привезу тебе кита.
– Лучше захвати парочку, — засмеялся буфетчик. — А теперь топайте, топайте.
– Ли Ти-сян, держись в кильватер, — Слива натянул на лоб кепку: — Вечером «Попугай» получит долг.
В правлении «Доброфлота» Северову сказали, что в его услугах больше не нуждаются. Как это он объяснит Соне? И почему «Кишинев» передан американцам? Как страшно и непривычно чувствовать себя безработным, никому ненужным человеком! Может быть, компания узнала о том, что он помогает большевикам? Нет, едва ли. Ему вспомнился «кочегар» Хайрова. Так и не увидел его. Вот огорчится Александр Макарович, когда узнает что его человек не попадет в Охотск.
Ивану Алексеевичу захотелось увидеть Хайрова, посоветоваться, что дальше делать. Но где его найдешь?
Грустно, печально было в этот вечер в доме Северовых. Соня с покрасневшими глазами принялась за шитье, но скоро ушла спать. Джо в своей комнате читал. Иван Алексеевич, чтобы скоротать время, сидел за письмом брату Геннадию, хотя никакой уверенности не было, что оно его найдет.
В открытое окно из города доносилась музыка. Вместе с вечерней прохладой в комнату влетали ночные бабочки, кружились вокруг лампы, падали с оббитыми крыльями. «Вот так и многие из русских сейчас, — подумал Северов, наблюдая за темно-коричневой бабочкой, которая ползла по письменному столу. — Да разве только сейчас. Ведь и Лигов, и отец, и Клементьев тоже стремились к цели, а погибли, ничего не достигнув. Кто же виноват в этом?»
Отложив перо, Иван Алексеевич сидел, глубоко задумавшись, опустив голову на руки. За окном послышался голос Хайрова:
– Вы еще не спите, Иван Алексеевич?
– Как вы кстати, — обрадованно сказал Северов, вводя Хайрова в свой кабинет. — Я вот сейчас смотрел на этих ночных бабочек и думал...
– Эка философия, — засмеялся Хайров, выслушав Северова. — Не завидую я вам, если у вас такие же хрупкие крылья. Я предпочитаю, чтобы у людей были железные, стальные крылья! На них он долетит до самой высокой цели!
– Может быть, может быть, — чуть обиделся Северов. — А знаете, я уже не капитан «Кишинева».
– Вот поэтому я и у вас. — Хайров достал коробку папирос. — Разрешите?
Хайров закурил. Взялся за свою трубку и Северов. Несколько минут они курили молча, прислушиваясь к музыке, игравшей на берегу Чуркиного мыса, в саду «Италия».
– Сегодня на Уссурийский фронт прибыла двенадцатая японская дивизия. Генерал заявил, что дивизия при была, чтобы помочь союзным отрядам вытеснить большевиков из края. Яснее не скажешь.