Фонтаны на горизонте
Шрифт:
— Товарищ Комбаров!
Ее голос прозвучал так громко, что многие моряки оглянулись на Захматову, а она почти побежала по палубе, но через несколько шагов остановилась и растерянно оглянулась. Человека со знакомым профилем не было. Он исчез, словно растворился в воздухе. Моряки вокруг улыбались, посмеиваясь над ее видом. Захматова не обращала на них внимания.
«Я не могла ошибиться, — думала она хмурясь. — Это же Комбаров».
Захматова была уверена, что она не ошиблась. Теперь только она вспомнила, что, кроме лица, она заметила и вздернутые плечи человека. «Конечно, это Комбаров, — окончательно решила она. — Но как же он мог оказаться на этом судне? Владимир Иванович
Она с нетерпением ждала возвращения Северова, и весь день бродила по базе в надежде встретиться с Комбаровым.
С еще большим нетерпением ждал возвращения китобойных судов Комберг. Он с мрачным лицом лежал на своей койке в матросском кубрике и с тревогой прислушивался к каждому стуку двери. Этой Захматовой может прийти в голову мысль разыскивать его. В ушах Комберга все еще звучал голос врача: «Товарищ Комбаров!» Черт бы ее побрал. Узнала! И зачем ему нужно было выходить на палубу, да еще разглядывать эту большевичку! Как он объяснит ей, комиссару Северову свое пребывание здесь?
Комберг беспокойно заворочался на койке, отвернулся лицом к переборке, но тут же лег на спину. Спокойствие не приходило. «Скорей бы вернулся Бромсет! С базы надо уходить! Или же убрать Захматову! Нет. Это слишком рискованно. Можно испортить все дело. Впрочем, пусть все решает сам Юрт». Однако, переложив все заботы на гарпунера, Комберг не почувствовал облегчения. Время для него тянулось мучительно медленно...
Все население китобойной базы как бы притихло, прислушивалось к рокоту океана, к шуму волн, к ровному посвисту ветра. А не донесут ли они до базы звуки охоты, гул выстрела гарпунной пушки, радостные крики китобоев... Так бывает всегда при начале промысла. Люди живут одним ожиданием первого кита, говорят о нем, готовятся к его встрече. Так было и на «Веге». В кубрике матросы рассказывали друг другу истории из китобойного промысла и, как все охотники, преувеличивали и размеры китов и опасность. Лишь Комберг не разделял этого ожидания. Ему в долгие, полные страха часы невольно вспоминалась вся жиз1нь: детство в захолустном финляндском городке, затем учеба в прусском кадетском училище.
Получив первый офицерский чип, Комберг был направлен в секретную школу, в русский отдел. Фон-Плак-виц, генерал и начальник училища, нашел, что облик Вильгельма Комберга «истинно славянский». Так получил Комберг новое имя — Владимир Иванович Комбаров.
После школы он очутился в Сибири как закупщик хлеба для фирм Дании. Вместе с деловой перепиской о стоимости ржи, пшеницы, овса, о количестве отправленных и закупленных пудов шли рапорты о расквартировании сибирских дивизий, о депо и мостах, о завербованных агентах.
Когда же кайзер бежал, Комбаров получил приказ встретиться с американским консулом во Владивостоке. Тот принял его как своего старого и вышколенного лакея и отправил на Камчатку:
— Войдите в доверие к совдепам, — сказал консул в заключение немногословной беседы.
Сделать это было нетрудно. «Учителя» Комбарова, бежавшего от преследований белых, приняли как своего. Скоро он уже работал в губисполкоме, в кооперативном отделе, в роли скромного уполномоченного. Им были довольны в губисполкоме. Исполнительный, дисциплинированный, скромный, он завоевал авторитет, доверие, примелькался и стал одним из тех, кто живет и трудится, но на кого мало обращают внимания.
Но еще больше им были довольны его новые хозяева. Он аккуратно поставлял все сведения, которые их интересовали. Комберг гордился собой. Особенно он гордился своим последним делом. Это он разыскал в глубине Камчатки притаившуюся группу полковника Блюмгардта, это он составил карту лежбищ котиков на Командорах...
При этих воспоминаниях Комберг самодовольно улыбнулся. Да, он был хороший разведчик. Сколько лет он уже вот так живет под чужим именем. Пора и отдохнуть. Он должен помочь вывезти группу Блюмгардта в Америку. Об этом полковнике бывшего генерального штаба царской армии очень пекутся американцы, и Комбергу обещана немалая награда. Он выполнит свое дело, получит свои деньги и поживет год—два по-человечески, где-нибудь в Баден-Бадене или в Ницце. Рестораны, яхты, музыка и женщины, роскошные женщины, красивые и уступчивые...
Но тут же Комберг ощутил беспокойство, тревогу. Откуда это? Бромсет! Вот кто тревожит его. Этот гарпунер слишком самоуверен. Он не упустит возможности заработать на Блюмгардте, потеснить Комберга.
После разгрома большевиками остатков белых группа полковника Блюмгардта, не успевшая вовремя бежать за границу, притаилась в глухом уголке Камчатки. Комберг разыскал ее, вывел к берегу, и вот теперь ее вывезут в Северо-Американские Штаты, а он, Комберг, получит премию, отпуск и будет отдыхать.
Комберг уснул под мерное покачивание «Беги». На его лице так и осталась довольная улыбка...
...Журба, покуривая трубку, слушал Ли Ти-сяна. Только сейчас он понял, что китаец плавал на чилийской китобойной флотилии, о ней он еще пытался рассказать в ресторане «Вулкан».
Значит, ты китобой, — улыбнулся Журба, но китаец мотал головой.
Моя чифан[14]
Чифан — еда (кит.). стряпай. Моя только смотри, как другой большая рыба фангули... Кончай!
Жители носового кубрика не обращали на Журбу и Ли Ти-сяна внимания. Одни играли в карты, другие, разбившись на группы, вспоминали охоту на китов у острова Кергелен, в Индийском океане... В углу, как обычно, сидел Скруп. Положив на колено брусок, он привычными движениями точил нож. Его продолговатое лицо в сетке мелких морщин было сосредоточено. Седые волосы падали на лоб, чуть прикрывая уши. Маленький рот был упрямо сжат. Скруп покачивался в такт скольжению ножа по бруску.
К занятию Скрупа моряки привыкли. К тому же все знали, что нож заменяет Скрупу бритву и поэтому его надо хорошо и долго точить. Даже Ли Ти-сян больше не смотрел на Скрупа. После несчастного случая с Журбой китаец все свободное время проводил с Максимом Остаповичем и тихо, тайком от всех, угощал его. Вот и сейчас Ли Ти-сян, быстро оглянувшись, достал из-под кофты небольшой сверток в промасленной бумаге и сунул его под подушку Журбы:
— Мало-мало пирога кушай...
Ну зачем это, Лешка, — воспротивился моряк. Китаец движением руки остановил его:
Твоя много чифан, скоро-скоро поправляйся буду...
Спасибо, брат, — Журба несколько раз затянулся из трубки, помолчал и вытащил сверток из-под подушки. — Это... того... давай вместе.
Моя хорошо чифан, моя кока, — заулыбался Ли Ти-сян, поглаживая себя по животу.
Журба развернул бумагу. В ней оказалось пять аппетитно поджаренных пирожков. Они были еще теплые. Максим Остапович протянул пирожки другу:
— Бери... тогда и я буду есть!
Ли Ти-сян с неохотой взял самый маленький пирожок. Как ему хотелось, чтобы все их съел Журба. Если бы он только знал, как Ли Ти-сяну было приятно готовить их для Журбы, готовить в секрете от поваров из капитанских запасов муки и мяса, рискуя каждую секунду быть пойманным на месте преступления.