Фонтаны на горизонте
Шрифт:
За спиной послышались шаги. К капитан-директору подошел Степанов. Он был в морском кителе, так же ладно сидевшем на нем, как и гимнастерка. Заметив насупленные брови капитан-директора, он положил свою широкую ладонь на барабанившие пальцы Северова:
— Не хмурься, Геннадий Алексеевич. Картина здесь довольно приятная.
Берег был в зелени парков и садов. Домики готической архитектуры поднимали над деревьями яркие зеленые, красные и желтые крыши. Северов быстро проговорил:
Эту картину я могу нарисовать с закрытыми глазами — так надоела. Сколько раз я здесь проходил, и ни-
Не нравится мне эта остановка, — продолжая мысль капитан-директора, сказал Степанов. — Нужно быть начеку. Ты хорошо знаешь канал?
Как свои пять пальцев, — кивнул Северов. — Могу сам свободно провести судно, но здесь свои правила.
Сложная сейчас в Германии обстановка, — размышлял вслух Степанов. — Социал-демократы, как всегда, только болтают. А этот Гитлер со всей шайкой фашистов, того и гляди, захватит власть. Что-то он слишком смел Думаю что здесь не обошлось без поддержки тех, кто мечтает снова изготовлять в Руре пушки, а затем начать новую войну.
Из радиорубки вышел радист и протянул капитан-директору радиограмму. Быстро пробежав ее взглядом, Северов оживленно воскликнул:
— Можура радирует! Завтра китобойцы будут здесь!
— Отлично. Соберемся все вместе и начнем наш поход через Атлантику.
...Утром китобойцы, чуть покачиваясь, подошли к базе и бросили рядом якоря. Можура поднялся на «Приморье» для рапорта.
К китобойным судам от берега ринулась целая флотилия моторных лодок с портными, торговцами всякой мелочью. На одной из них было только два пассажира. По одежде они походили на моряков, но лица их не были обветрены.
Моторка подошла к «Шторму» и застопорила ход. Один из пассажиров, сложив руки рупором, крикнул по-английски:
— Где гарпунер Тран Майер? Его хотят видеть друзья!
Из каюты вышел Майер. Курило в заметил, что гарпунер равнодушно посмотрел на вызывавшего его человека, и спросил:
В чем дело?
Майер, тебя хочет видеть твой старый друг Никольсон. Он только вернулся из Гонолулу и привез вести для тебя.
Услышав имя Никольсона, гарпунер с явной тревогой оглянулся, кивнул сидевшим в моторке и скрылся в своей каюте. Вскоре он вернулся, натягивая на плечи макинтош, и перешел на борт моторки. Приняв гарпунера, моторка направилась к китобойному судну «Труд». Там гарпунером был Андерсен. За время пути моряки видели его только мельком.
Еще в Тёнсберге каюту Андерсена заставили ящиками с коньяком и ромом. Грузный, с опухшими он непрерывного пьянство лицом, он поднялся по трапу и, мигая мутно-серыми, точно вылинявшими глазами, прохрипел:
– Я готов выйти в море!
От гарпунера несло перегаром. Боцман «Труда» Журба такого же мощного сложения, как и гарпунер, только вздохнул:
– Хватим мы горя с этим гарпунером. Чистая помпа! Дует коньяк, как воду!
Когда пришли в Киль, Андерсен не вышел на палубу. Из моторки попросили позвать гарпунера. Журба сам отправился за ним. Открыв дверь, боцман невольно сделал шаг назад. В лицо ударил спертый воздух, насыщенный запахом алкоголя. Растрепанный, в раскрытой на заросшей груди ночной рубашке, Андерсен лежал на койке. На столике стояла недопитая бутылка рому.
Больше знаками, чем словами, Журба объяснил гарпунеру, что его зовут какие-то люди с берега. Андерсен, наконец, промолвил:
Кэп хочет видеть меня?
Ноу, нет, — покачал головой Журба. — Чужие люди. Мэн бич!
Андерсен сплюнул на пол, отчего Журбу, страстно любящего чистоту, передернуло. Такой же неряха, как и те, что были на «Веге». Едва сдерживая свое возмущение, он повторил:
— Тебя зовут люди с берега.
Андерсен приподнялся на локте и разразился такой бранью, состоящей из смеси разных языков, что Журба, хотя и понимал только отдельные слова, отступил назад.
Не добившись встречи с Андерсеном, люди в моторке причалили к китобойцу «Фронт». Здесь по палубе прохаживался гарпунер Харсен, человек с редкими седыми волосами и маленьким сморщенным лицом. В зубах он держал дешевую сигару.
Харсен недоверчиво отнесся к посетителям. Он несколько раз переспросил, что надо, подумал, а затем, когда в моторке стали выказывать нетерпение, крикнул старческим голосом:
— Хорошо, еду!
Харсен вошел в свою каюту. Здесь, стоя на коленях, тщательно тер пол человек лет сорока с крепкой фигурой моряка. Это был помощник гарпунера Нильсен.
— Слушай, Олаф! — обратился к нему Харсен.
Тот поднял голову. Пряди черных волос падали на вспотевший лоб, перерезанный морщинами. Темные глаза, покорно смотревшие с открытого, приятного лица, говорили о том, что этот человек привык подчиняться, выполнять чужие приказания. Олаф держал в руках тряпку, с которой на пол звонко капала грязная вода.
– Я съезжаю на берег, - продолжал Харсен. –А ты побыстрей убери каюту, возишься как черепаха. Стареть начинаешь, - закончил он ворчливо, хотя сам был старше Нильсена на полтора десятка лет.
Нильсен молчал, не поднимаясь с колен. Гарпунер, переодеваясь на ходу, зацепил плащом за ведро и опрокинул его. Грязная вода залила чистый пол. Олаф стал торопливо вытирать лужу.
Когда Северову доложили, что два гарпунера вызваны на берег каким-то Никольсоном, он сказал об этом сидевшему у него в каюте Степанову и спросил:
Кто это может быть?
Никольсон, Никольсон... — насторожился помполит и вдруг, вспомнив, воскликнул: — Это же президент Союза гарпунеров, бывшей Лиги. Неужели он здесь, в Германии? Для чего вызваны на берег гарпунеры? Не нравится мне это, Геннадий Алексеевич.
Как бы гарпунеры не загуляли на берегу, — обеспокоенно проговорил Северов.
Боюсь, что гарпунеры не ром сейчас пьют. — Степанов подошел к иллюминатору.
Не понимаю твоего опасения, — признался Северов.
Хорошо было бы, если бы я ошибся, — отозвался помполит.
Мягкие сумерки опустились на зеленые и красные крыши домов Киля. В сумерках таяли шпили кирок, сливались в одну темную массу парки и сады. Ярко разгорались в вышине звезды. Зажигались огни на судах