Форк 1941
Шрифт:
– Вы, товарищ Иоффе, хорошо понимаете, что ваше предложение может быть необдуманным и… поспешным?
Раздражение против осмелевшего и почувствовавшего себя незаменимым академика накатило волной. Но старый еврей, увенчанный многими регалиями, никогда не шедший против линии партии, бестрепетно вынес тяжёлый взгляд горца.
– Товарищ Сталин, прошу разрешения изложить все подробности и высказать все соображения, на основе которых я сделал такой вывод.
– Что же… - уже беря себя в руки, дал тому разрешение продолжать Сталин – … слушаю вас. Лишние полчаса всё же ничего не решают, раз уж вы так настойчивы. Мы выслушаем, чем вы аргументируете расширение списка.
Предложение и рассказ Иоффе удивительно, несмотря на первоначальное открытое неприятие, резонировало с его, Сталина, размышлениями о будущем страны, на это хорошо и легло то, что ему «принёс в клювике» Иоффе, когда разъяснил подробнее свою просьбу расширить список допущенных к сведениям из будущего за счёт его коллег из академии наук.
Возможно это совпадение и стало решающими доводом. Не полностью сразу осознанным, но личным, а не навязанным, пусть и уважаемым собеседником, выводом. Совпавшим с аргументами в той же логической цепи рассуждений, которую ему явил академик, которого столь очевидно подвигли какие-то очередные рассказы и «показы» Рожкова о вполне настоящих чудесах блистающего, загадочного, манящего множеством своих непредсказанных здесь, в сороковых никем и таких доступных от присутствия потомка в шаговой доступности сейчас тайн из… такого подлого будущего.
Повернись к нему, задай любой вопрос – и получишь ответ! Беспощадный в честности, без выгоды для говорящего, почти полностью зависящего от его, Сталина воли и доброго расположения. На любую тему. А лучше всего, попробовав поговорив очередной раз «по душам» с пришельцем, поймать в беседе что-то новенькое и… потянув за данную нить разговора, открыть новую бездну манящего и загадочного.
В котором одному можно утонуть.
Первый раз в истории человечество получило возможность задать вопросы будущему. И получить ответ…
Настоящий потомок – правдивый, дарящий достоверностью тысяч невозможных и не представимых деталей, с злыми, язвительным и столь влекущими речами, так не похожими на словеса туманных прорицаний бесчисленных «пророков» и шарлатанов прожитых эпох.
Но это будущее было опасным. Крайне опасным. Оно растоптало мечту о всеобщем равенстве и обрушении мира эксплуатации пролетариата. Просто подменив сам мир. Там не было нужды в яростной вооружённой борьбе за свои права. Слишком много соблазнов являло будущее. Такое близкое, как оказалось. Что такое несколько десятков – меньше сотни лет?
Больше всего Сталина задели не завуалированные (и не очень) упрёки по поводу репрессий, а простая (и невинная с точки зрения самого Рожкова) фраза – «бессребренником быть очень плохо».
«Дать возможность зарабатывать деньги и дать возможность их тратить». Одно прилагается к другому. Только так – настаивал потомок.
А там, в будущем – многого было добиться проще. Просто выбрав иную профессию, просто уехав в другую страну, просто приняв предложенный обществом путь… другие идеалы, другие устремления, иные образы будущего для них самих… всего несколько поколений, а как поменялись люди…
Индивидуалисты и единоличники. Как не старался Сталин быть объективно-беспристрастным, лёгкое презрение к жителям сытенького буржуазного будущего никуда не девалось. Как только (приняв за истину описание дел из рассказов попаданца) за счет науки, технического прогресса и тех социальных завоеваний, которое их(не его!) поколение выбило из капиталистов, более-менее стало хватать на минимально пристойную жизнь, потомков перестали волновать идеалы… и стало важнее то, что тот же потомок, в своей привычной язвительности по отношении ко всему называл «потребля№;твом».
Вот только житель будущего, несмотря на свою наверное, самоиронию, полагал это нормальным и даже правильным. И это обессиливало и лишало надежд больше всего. Неплохой человек этот пришелец, даже честный и помнящий не только про свой кошелёк, но насколько же в него проникли эти взгляды «буржуазного завтра»! Удобная и целостная система приоритетов и ценностей, между прочим.
«Капиталистическое завтра» оказалось намного изворотливо и более жизнеспособно, чем виделось им тут, в сороковых… может и поэтому он пошёл на поводу у Иоффе. Дать побыстрей с помощью науки и прогресса этому, как оказалось, намного более буржуазному в сути своей обществу те самые материальные блага, которых ему не хватило в 80-х?
А будущие коммунары должны быть воспитаны не в огне революции и кровавой схватке против фашизма – передового отряда империалистов? Только в процессе мирной эволюции? А на войне сгорают самые лучшие, те, с кем можно было бы построить коммунизм?
Впервые в жизни, далёкое будущее было таким туманным и противоречивым. Верная и ясная теория, которая помогала строить новое общество, молчала. Предвидеть ясно такое будущее не смог, как оказалось, никто…
Без этого предложения академика, возможно, не вышло бы и последовавшего явления Рожкова тем, кого предложил Иоффе. Возможно, он, вождь страны, сам не скоро бы решился на подобное. Если бы вообще решился. Слишком опасные знания нёс в себе потомок.
Проблема была в другом – эти знания во многом «лежали мёртвым грузом». И «лучшей победой» в войне можно было решить только неотложные проблемы. А за будущей победой виднелись заботы мирных лет. До них ещё нужно было дожить, но оставив их «на потом», свалив их на следующие поколения, можно было потерять годы, людей, возможности… которых, может, и не хватило там, в 70-80-х СССР?
Сияющее будущее… - оно открылось не только в компьютерах, не только в знаниях об атоме, ракетах. Не только в тенденциях в политике мира грядущего, оно было в совсем иных целях и жизненных приоритетах потомков. Очень близких потомков. И эти иные устремления, желания жителей позднего СССР где-то были упущены руководством страны и партии. И вовсе дело было не в том, «как воспитывали» и что рисовали в качестве идеала.
Ведь были хорошие книги, фильмы… «жить становилось лучше, жить становилось веселей». Неужели всё было в той самой «свободе личности», «свободе слова» и тех самых «правах человека»? Почему права на труд, права на крышу над головой и мирного неба оказалось недостаточно?
Он уже давно раздавил в себе первоначальные помыслы и желание отыскать всех предков и самих тех, «кто предавал СССР». Увы, если бы только дело в нескольких десятках и сотнях личностей? Не в них дело, не в них… не уподобится ли он тем, кто ставит личность выше тенденций развития общества? Не пойдёт ли сам против одного из основополагающих и декларируемых принципов марксизма, что роль личности играет только в соответствующих условиях, попытавшись заранее «вычистить тех», кто оплёвывал его после кончины в «тот раз»? И, главное – тех, кто разрушал страну, произнося правильные/лживые слова?