Форма. Стиль. Выражение

Лосев Алексей Федорович

Ты грезишь, Вотан? Разве не манит замок тебя? Он властелина так приветливо ждет…

Эта–то Фрикка, оплот одного из указанных выше трех главных моментов грехопадения, и приезжает теперь на своих баранах к Вотану с аргументами против героической воли Зигмунда и Зиглинды. Этому посвящается первая сцена второго акта «Валькирии».

По ее словам, Вотан «укрывается в горах» от ее взоро·. Она всюду искала Вотана сообщить ему, что Хундинг громко молит ее о мщенье за нарушение его семьи.

Союзы брачные святы мне, и мой долг — казнить беспощадно грех

дерзкой четы, нанесшей мужу позор.

Иного мнения держится Вотан. Вспомним, как еще в «Золоте Рейна» он прекрасно формулировал разницу между ним и Фриккой:

Мужа в твердыне пленить ты хотела, — но должен бог быть свободен, даже в стенах пленеаный, мир безгранично себе покоряет, жаждет движенья есе, что живет, — и жизни л не остоем

Еще тогда Фрикка отвечала ему на это со всей «женской нежностью»:

О, холодный, жалкий супруг! За господства тень, за власти тщету готов ты позорно отдать честь и любовь жены?

Так и здесь, в разговоре о Зигмунде, Вотан остается верным себе, своей вечной жажде творчества и экстатического действия:

Чем греховен их союз, венчанный нежной весной? Любви волшебство в них страсть зажгло: возможно ль Любовь казнить?

И далее:

Брака священного нет в союзе без любви; и ты тщетно ждешь, чтобы я укреплял насильно устои брака: где цветут силы свободно, там я зову их к борьбе!

В ответ на это Фрикка только возмущается; кровосмешение для нее никогда не может быть священным:

Трепещет мой дух, немеет мой мозг: пала сестра в объятия брата! Где же и когда меж кровными брак совершался?

Разумеется, этот брак героической четы для Вотана — факт. Не учитывая всей пошлой ограниченности Фрикки, он говорит:

Что страсть их связала, видишь и ты; и вот тебе мой совет: изведай сама упоенье восторга, приняв с улыбкой привета светлый союз двух сердец!

На что Фрикка обрушивается сценой ревности по поводу блужданий Вотана:

Жену всегда обманывал ты: в глуби долин, на горных высотах, — везде взор твой страстно искал новых чувств и новых восторгов, терзая сердце мое!

как в «Золоте Рейна», прост, глубок и величественен:

Есть многое, чего ты не знаешь, чего не понять тебе, но что свершиться должно. Лишь обычное ясно тебе; но то, что ново всем, — того жаждет мой дух\ Знай одно лишь: нужен герой, лишенный нашей защиты, отвергший законы богов. Только он может

дело свершить, что спасло бы бессмертных, но что богу свершить не дано.

Однако тут начинается второй аргумент Фрикки:

Кто в них вдохнул этот дух? Кто взоры слепцов просветил? В твоем щите сила бойцов, твое внушенье движет мужей: ты — сам их ведешь, и ты смеешь мне их хвалить! Нет, ты меня больше не обманешь, не извернешься хитростью новой, — и этот Вельзунг погиб для тебя: лишь ты виден мне в нем, лишь тобой стал он силен\

Начинается знаменитое место мук Вотана, где он сначала слабо возражает Фрикке, потом соглашается, чтобы Зигмунд «шел своим путем», потом старается стушевать по–ложение тем, что у Брингильды, помощницы Зигмунда, «своя воля», чем, конечно, не может обмануть хитрой Фрик–ки; она говорит:

Нет же! Лишь твою исполняет она: в твоих руках Зигмунда жизнь!

В конце концов, сраженный аргументами супруги, он клянется в том, что отнимет чудесную силу от меча Зигмунда и что Зигмунд погибнет. «В страшном унынии бросаясь на уступ скалы», он едва проговаривает: «Да, клянусь!» — Итак, аргументы Фрикки сводятся к запрету нарушения брака, к запрету кровосмешения и к констатированию полной зависимости Зигмунда от Вотана; Вотан, по ее мнению, придумавши выход при помощи «свободного героя», — не более как хочет обмануть самого себя.

Разумеется, это аргументы решающие. Как и раньше, Вотан опять–таки хочет совместить несовместимое: отъединенное, индивидуальное, законное и нормированное бытие, с одной стороны, и страстное, экстатическое, свободно–творческое и героическое — с другой. Другими словами, он и здесь хочет совместить сладость индивидуальности с просторами Бездны. Раньше он кое–чего достиг: при помощи лжи и насилия он получил Вальгаллу. Но ему самому ясно, слишком ясно, что это — постройка на песке, на воде. И вот новый этап его самоутверждения — свободные герои. Однако, по диалектике Единого, это лишь дальнейшее дробление и распадение Единого, пребывающего тем не менее и именно по этому самому в абсолютном единстве. Как в системе Плотина, Единое, чтобы стать единым, делается многим, выходит из себя и проявляет себя в отдельных индивидуальностях, но все это, вся эта шумная и пестрая жизнь мира, есть не более как тишина и покой Абсолютного в себе самом. Зигмунд — это тот же Вотан, только менее значительный. Люди и их история — это те же боги с их зависимостью от Судьбы; на людях только виднее общемировая трагедия бытия; сущность их — героизм на лоне Бездны, или, точнее, сами они — вечно творческая Бездна в аспекте проявления ее и выхода из себя, в стадии «антитезиса». К этому и сводятся аргументы Фрикки. Рад отъединенная индивидуальность, то и жизнь ее, напр. любовь и героизм, не может иметь уже характера экстатической перво–любви и перво–воли Бездны и Первоединого; значит, любовь — в пределах нормированной семьи, а героизм — в пределах пространственно–временных установок. И если Вотан уповает спасти мир через такого героя, то это лишь повторение обычной для Вотана антиномии — индивидуальности и извечного Хаоса. И вот почему Вотан подчиняется Фрикке. Это он сам прекрасно понимает, объявляя Брингильде в следующей сцене:

О, как хитро себя обманул я! Легко было Фрикке вскрыть эту ложь: мой низкий стыд прозрела она! —

и далее:

Желанье Фрикки — закон для меня: что пользы мне в личной воле? Мне нельзя мечтать о свободном, — итак, за рабство бейся и ты

Вторая сцена второго акта — объявление Вотаном своего нового решения Брингильде, которую сам же он создал для «помощи героям». Встречает он ее мрачно: