Формалин
Шрифт:
В общем, я на полную катушку наслаждалась своей новой жизнью. Той, о какой когда-то мы мечтали с Хуаном и которую я вела теперь без него.
Но даже он вспоминался мне теперь все реже.
Так прошло почти одиннадцать месяцев. И вот настал день, который для меня лично не значил совершенно ничего, но который очень много значил для Эмили. Годовщина аварии. День смерти ее отца. Во время первой годовщины Эмили — тогда еще настоящая — находилась в клинике, но я рассудила, что вторую годовщину мне все же следует отметить походом на кладбище. Хотя я не вела абсолютно никакой светской жизни, не попадала на страницы таблоидов, не завела
Известно, насколько Эмили Харбингер была привязана к отцу, и будет логично, если она принесет пару цветов ему на могилу в день его смерти. То есть, конечно, на самом деле ничего логичного в этом нет — по сути все такие ритуалы совершенно бессмысленны, мертвым уже ничего не нужно, а живым это лишь бередит раны (если таковые есть) либо попусту отнимает их время. А уж если вспоминать покойного, то делать это можно в любом месте — совсем не обязательно идти для этого туда, где зарыт его прах, не имеющий уже ничего общего с живым человеком. У меня, к примеру, никогда не возникало желание сходить на могилу Хуана, даже если бы таковая и была (а ее, разумеется, не было — власти, очевидно, дожгли в крематории то, что еще оставалось после пожара, как поступают со всеми невостребованными трупами). Но поди объясни все это тем, кто ждет от тебя именно такого. Проще уж потратить сорок минут.
Ради такого случая я даже надела черную юбку и туфли вместо своих любимых джинсов и кроссовок, но приехала, конечно, на своем ярко-красном «феррари». На кладбище было тихо и практически пусто, как обычно и бывает в таких местах. Беззаботно пересвистывались птицы и сновали под ногами белки, совершенно равнодушные к человеческой скорби, реальной или притворной. Из людей я заметила лишь пару рабочих в комбинезонах, копавших свежую могилу в отдалении, да пожилую леди во всем черном (даже в старомодной шляпке с вуалью), сидевшую на скамейке в тени кипарисов.
Я подошла к могиле с двойным надгробием: «ДЖОАН ЧЕЛСИ ХАРБИНГЕР, любимая жена и мать — РЕДЖИНАЛЬД НИКОЛАС ХАРБИНГЕР, любимый отец», и положила цветы на мраморную плиту, попутно отметив, что на ней нет ни пыли, ни птичьего помета — значит, за могилой кто-то приглядывал. Возможно, это входило в обязанности кладбищенского сторожа а может, существовал нанятый еще Эмили человек, ежемесячно получавший за это скромную плату — меня подобные мелкие расходы не заботили, и я не проводила их ревизию.
Никаких журналистов — или кто там еще мог наблюдать за Эмили Харбингер, пришедшей почтить память отца — в пределах видимости по-прежнему не было, как я и предполагала — помимо всего прочего, им пришлось бы торчать здесь целый день, ведь никто не знал, когда именно я приду и приду ли вообще. Дронов в воздухе тоже не было — кажется, кладбища для них запретная зона. Но в наше время ни в чем нельзя быть уверенным до конца — кто знает, не припрятана ли вебкамера где-нибудь среди веточек кипариса. Так что на всякий случай я постояла еще минуты три, изображая скорбные раздумья, и даже коснулась пальцами букв «любимый отец». Затем с чувством выполненного долга повернулась и пошла обратно к выходу.
— Эмили!
Я обернулась. Ко мне обращалась та самая леди в черном, сидевшая на скамейке. Теперь она встала и подходила ко мне.
Теперь я разглядывала ее внимательнее, мысленно выругав себя за то, что не уделила ей должного внимания раньше. Лет пятидесяти пяти, сухощавая, невысокая, но кажущаяся выше из-за прямой, как палка, осанки. Строгий взгляд из-под полуопущенной вуали, сухие губы без косметики поджаты словно бы в гримасе вечно оскорбленной добродетели. Хотя я пересмотрела все фотографии, относящиеся к жизни Эмили, какие смогла найти, я была уверена, что никогда не видела ее прежде. А память на лица у меня хорошая, в трущобах это вообще полезное качество. Во всяком случае, ни на журналистку, ни на чьего-либо агента она уж точно не походила, но — внешность бывает обманчивой. Мне вспомнился английский сериал про мисс Марпл, хотя это, конечно, выдумка…
— Ты не узнаешь меня, не так ли? — она приподняла вуаль еще выше, совсем задрав ее на шляпку.
Я по-прежнему готова была ответить отрицательно — и собиралась в крайнем случае сослаться на последствия травмы — но тут мне показалось, что в верхней части ее лица все же есть смутное сходство с кем-то, кого я видела — но с кем?
— Я тетя Дженни, — пояснила она, ничуть, похоже, не удивленная моей «забывчивостью». — Сестра твоей матери.
Ах вот оно что. Да, теперь я поняла, что ее глаза и нос выглядят, как у Джоан. Не требовалось даже делать особую скидку на возраст — на последнем фото матери Эмили, которое я видела, она была уже сильно изнурена болезнью и выглядела намного старше своих лет. И все же я могла поклясться, что мне не попадалось никаких упоминаний о тете Дженни!
— Твой отец не хотел, чтобы мы общались, — продолжала она, — Мы с ним были… не в очень хороших отношениях.
— Тем не менее, вы пришли сегодня почтить его память? — не удержалась я. Или поторжествовать над мертвым врагом, добавила я про себя. Впрочем, скорее всего причина была не в том и не в другом — она просто воспользовалась благовидным предлогом, чтобы встретиться со мной. Встретиться лично, наедине, не прибегая к телефону и электронной почте.
Она открыла рот, и я подумала, что сейчас услышу что-нибудь вроде «Христос велел прощать!», но она выдала не настолько фарисейское объяснение:
— Здесь похоронен не только он, но и Джоан.
— Сегодня не ее годовщина.
— А разве о близких надо помнить только в годовщины? — возразила она и после короткой паузы добавила: — Ты ведь помнишь о нем не только в этот день?
Я не знала, какого ответа от меня ждут, и предпочла счесть вопрос риторическим.
— Ты все еще тоскуешь по нему? — продолжила она.
— Он был моим отцом, — ответила я. — И… я не знаю, что там произошло между вами, но для меня он на протяжении многих лет был самым близким человеком. Пожалуй, даже единственно близким, — настоящая Эмили, скорее всего, ответила бы именно так.
— Ты ведь не была здесь год назад?
А ты и тогда меня тут караулила? То есть, конечно, не меня, а Эмили…
— Я была в клинике, — ответила я вслух. — Проходила курс терапии, который помог мне преодолеть последствия аварии.
— Психические последствия? Ведь физически ты оправилась гораздо раньше?
— Тетя Дженни, — произнесла я уже тоном, призванным поставить ее на место, — как говорится, при всем уважении, ты не мой врач. Теперь я в порядке, и это все, что тебе следует знать.