Формальность
Шрифт:
– За Нас..., Игорь, здесь на диване хорошо, но дома лучше..., пойдём домой?
– Пойдём.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
– Прозрел когда - что я увидеть был готов?
Зачем Ты отворил все двери дома
Я не готов быть тем кем был Творец всегда!
Он - смог! Оставшись мне укором на века.
– Уйти готов оставив мир бессмертным?
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
***
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
– На что мне жизнь коли творить не смею
Не жажду вечной жизни так как Он
Лишь радости хочу - её приемлю
Я не рождён как смерть - я сотворён!
– Лишь потому уйти готов без сожаленья?
– Здесь нет меня - здесь нет надежды
Не мир таков что воспитал меня
Я сам несу ту участь жизни
Что даром дал мне Человек
Прости меня что не оправдал свой век
Не
И смысл этого мне не понять во век!
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Академик сидел один в своём саду перед небольшим водопадом и наблюдал за движущейся водой. Из-за кустов показалась фигура мужчины, неторопливо идущего по траве, подойдя к скамье, на которой сидел Академик, мужчина остановился и молча долго стоял не двигаясь.
– Это ты Олег?
– Академик наконец спросил, не поворачивая головы.
– Да, я. Как вы себя чувствуете?
– Ничего, так себе..., наверное, даже лучше, чем обычно.
– Что случилось, вы разрушили обсерваторию..., зачем?
– Зачем? Потом сам поймёшь, это всё не сложно, наверное, от безысходности, всё, рано или поздно, этим заканчивается..., должно заканчиваться, даже у..., время тоже заканчивается. Знаешь, что я тебе хочу сказать...
– у Академика в лице появилось что-то хищное, зловещее, - я бы тебе и близко не дал подойти к ней, но ты удивительным образом похож на одного человека..., может он это ты и есть? Опять пришёл..., чтобы посмотреть на свою работу?
– Академик быстро повернулся и жёстко пристально посмотрел в глаза Олегу, - ну да, ты и есть..., и как тебе здесь, всё устраивает? Всем доволен...?
– Не понимаю, о чём вы?
– О том, что Оля моя правнучка.
– Мне даже в голову это не могло прийти..., - Олег удивлённо смотрел на Главного.
– Да, так, не бери в голову..., на самом деле я даже благодарен тебе. Я не люблю дочь, внука, не люблю тебя..., я никого не люблю! Нет не потому, что я чудовище какое-то или монстр, просто я не знаю, что такое любить или что-то в этом роде. Меня никогда никто не любил..., наверное, я не знаю. Садись рядом, нам надо поговорить..., садись, садись, мне необходимо кое-что тебе рассказать, это очень важно для меня..., и для тебя тоже. Разговор будет долгим..., очень долгим, последним.
Олег осторожно сел рядом на мраморную скамью и приготовился слушать.
– Ты знаешь, сколько мне лет?
– Нет, не знаю, но говорят, что вам больше ста.
– Больше, значительно больше..., тебе даже не представить насколько больше..., вот в чём вся трагедия... Но, как ни странно, я тоже был молодым и глупым, беззаботным... но, дело в том, что когда-то..., я был преступником..., но не это самое главное, а то, что я не стал, а всегда был им..., по своему рождению.
Олег от неожиданности застыл, не совсем понимая, что сейчас сказал Главный, как это возможно, он ведь воплощение мудрости и закона?!
– Я родился и вырос среди людей, где насилие и ложь была нормой, там вообще не было ничего человеческого, только насилие. В принципе потому и не могло больше ничего быть. Я плохо помню своих родителей, только смутные отрывки, они погибли, наверное, думаю, что их просто убили.... Я был приёмным сыном в одной семье..., то есть вырос среди бандитов. Но, более того, мой приёмный отец был одним из лидеров приступного мира..., вот в чём проблема. Несколько раз сидел в колонии..., к двадцати годам я уже лет пять провёл за решёткой.... Так вот, как-то вечером меня вызвал начальник колонии, в которой я тогда находился, вручил документ об освобождении, паёк на несколько дней, посадил одного в закрытый небольшой фургон и меня куда-то повезли. Ехали долго, очень долго, практически не останавливаясь несколько дней. Окон не было, я только в щёлочку пытался что-то разглядеть. Так вот в закрытой машине совершенно измученного меня привезли куда-то в горы, уже поздно вечером, почти ночью. Только помню, что, когда открылась дверь фургона и меня вели к большому проёму в скале, я краем глаза видел вдалеке очертания гор... и всё. Вошёл в большое и высокое каменное помещение без окон и за мной сзади закрылась железная дверь. С одной стороны, вдоль стены стоял ряд двухъярусных железных коек, посередине один большой длинный стол, вдоль противоположной стены - железные шкафы для одежды. Нас было в комнате человек тридцать, все такие же как я, лет по двадцать. Мы быстро разобрались, кто есть кто..., по мне так это тоже была тюрьма, только с особым режимом. Понимаешь..., - Академик замялся, подбирая слова, видно было, что ему с трудом даются воспоминания, он буквально заставляет себя говорить, - понимаешь, в той среде, где я вырос, очень сильна, скорее даже не сильна..., это не совсем точно, там единственная связь между людьми - это зависимость от насилия..., не силы, а именно насилия. Она основана не на том, что ты кого-то сильней, или ты более жесток, владеешь оружием или ещё чем-то, нет..., как бы тебе это более наглядно объяснить? Ну, вот нас там было тридцать человек, но, когда я подходил к камере, я точно знал только одно, что кто бы там не был сейчас внутри, они уже по звуку моих шагов знают, кто сейчас войдёт к ним, и что всё сразу изменится в иерархии, которая там сложилась до меня. Ты понимаешь, что это значит...? Без слов, даже без единого действия, только по звуку приближающихся шагов. Ещё не войдя, я уже там установил свой порядок, они не знают какой, но все безоговорочно знают только одно, что он будет таким, каким я его установлю! В каком бы возрасте ты не был, власть, которая тебе принадлежит, к очень многому обязывает и самое главное, запомни!
– к тому, что ты не имеешь права прощать! Никого и никогда. Это трудно понять, а объяснить, скорее всего, вообще невозможно. Такое простое слово - прощение! Ох, сколько же в нём в этом одном слове всего скрыто, как оно властвует здесь и покоряет, уничтожает и... освобождает, а ведь всего одно слово.
У Академика в глазах появился блеск, он замолчал, очень напряжённо и сосредоточенно видимо припоминал что-то.
– Никогда мне не забыть тот момент, когда он вошёл, - Академик прикрыл глаза рукой, - прошло уже, наверное, дня два, как мы были заперты и вдруг открывается железная дверь и входит он..., улыбается, так искренне, приветливо и говорит: "Здравствуйте, меня зовут Георгий", - под мышкой держит свёрнутый матрас, а в другой руке небольшой мешок, видимо с вещами..., он был совсем другой, не из "нашего" мира. Ты представляешь, что для него началось в нашем зверинце? Его нам просто дали на растерзание, над ним издевались, как могли дня два или три, кто как хотел...
– Зачем?
– Олег удивлённо смотрел на Главного.
– Зачем? Я тоже всё время задаю себе этот вопрос - Зачем? Зачем всё так как есть, а не по-другому? Всё просто - потому, что мы по-другому не могли поступить с ним - вот зачем! Не могли - в этом есть наша сущность! А он только пытался что-то нам объяснить или доказать..., в общем кошмар. И вот видимо кто-то перестарался, и он потерял сознание, лежал на полу без признаков жизни..., позвали..., пришли два охранника в белых таких странных до пола балахонах и унесли его. Я не вмешивался, это не моя забота, пусть сам за себя постоит, а если не можешь, пеняй тогда на себя, вот так! Каждый человек, придя в этот мир, обязан принять те законы, которые здесь есть, без выбора..., а иначе ему нет места в этом мире. Туда, куда он пришёл, так поступают со всеми, без исключения, и как ты сам сможешь себя поставить, тем здесь и станешь! А он не сопротивлялся, совсем, понимаешь..., совсем! Нельзя сказать, что он был слабым или трусом, каким-то психом? Как раз наоборот, в его взгляде читалась мысль, физически он был очень развит и совсем не боялся никого и ничего, но, в тоже время, он совсем не оказывал никакого сопротивления, он только говорил, сквозь боль и унижения, о том, что мы творим, призывал просто выслушать его, просто выслушать..., этот его голос в тот момент, когда он произнёс это, теперь всегда со мной..., - просто выслушайте! Понимаешь, в определённые моменты человек перестаёт понимать, что происходит с ним и вокруг него, как будто им кто-то управляет, под влиянием момента или обстоятельств, а точнее..., да..., я только сейчас это понял, - Академик остановился, зажав себе рот рукой в напряжённой задумчивости, потом продолжил, всё также сосредоточенно вглядываясь куда-то внутрь своего пространства, которое он сейчас видел, - этот кто-то предоставляет неограниченные возможности...! Вот что это - абсолютная свобода...! Вот и тогда он дал нам право неограниченной власти над одним человеком, который был "жертвой"! Ты представляешь, что это? Он был жертвой, по праву сильного! Это - Власть!
– Академик буквально выкрикнул это слово, - Власть выражается только через насилие..., вот что он нам дал тогда, и это было необратимо, не могло больше ничего быть по-другому. Ты только можешь представить себе весь этот ужас? Ведь ничего не могло быть по-другому! Только насилие....
Академик смотрел в траву и в глазах его был ужас, было такое ощущение, что он видел его - того, о ком он сейчас говорил, воочию, прямо перед собой.
– Проходит день или два, вдруг открывается дверь и входит, как ни в чём не бывало Георгий, дверь за ним захлопнулась, а он смотрит на нас так, как смотрят на шкаф или стол, в общем на предмет, а не на человека. Кто-то к нему подошёл, а Георгий сделал неуловимое движение и человек лежит, корчась от боли, подошёл второй - лежит, на него бросились несколько - все лежат..., минуты через две мы лежали все пластом, причём он бил точно туда, где наиболее чувствительные болевые точки. Меня от его удара скрючило от боли так, что я дышать не мог. Через некоторое время вроде очухались, начали подниматься, как слово кто скажет - сразу удар..., наверное, часа два или три он нас избивал, пока до всех не дошло: молчать и ни звука. Встали, а у всех непонимание и животный страх в глазах, а он так спокойно: "Встать в шеренгу по одному". Смотрим только, что всех бил, а один, самый жестокий из нас стоит в стороне и его Георгий не трогает, потом подошёл к нему, а тот и пошевелиться боится, взял его за шею, подвёл к койке и одним движением между прутьев спинки буквально вбил голову. Тот стоит на коленях, а голова зажата, не вынуть. "Обделаешься, все дышать будете, так что думай. Если кто к нему подойдёт или посмотрит, сам рядом встанет". Он трое суток так стоял на коленях и терпел... Что мы только не придумывали по началу, чтобы как-то его сломать, но всё заканчивалось одинаково - мы корчились от боли и чем более было сопротивление, тем изощрённее было наказание. После недели изуверских пыток над нами, я по-другому это назвать не могу, он приступил к тренировкам. Всё делали исключительно командой, как один, и, если кто-то не справлялся, наказывались все без исключения. Я всё время поначалу думал, что из нас какой-то спецназ собираются сделать, что-то вроде смертников..., ну, что с нас взять ещё можно? Но я ошибался. Мы бегали, плавали, что-то без конца носили, разбирали или расчищали, и при этом даже на мгновение если забылся и показал, что тебе больно или ты устал, удар был неминуемым и безжалостным. Он знал своё дело, потому что с каждым новым днём наказания ужесточались, то есть каждый понимал - завтра будет хуже..., дисциплина была идеальной. В течение первых двух месяцев ещё оставались какие-то сомнения, ожидания, надежды, что всё закончится, но один эпизод нас сразу отрезвил и всё стало на свои места. Мы таскали тяжёлые камни и одному из нас он упал на руку - рука была переломана, как сухая ветка, пополам. Все застыли, а Георгий, как ни в чём небывало подошёл к нему и одним движением, не обращая внимание ни на кого, просто вправил с треском кости, потом надел на руку бандаж, парень лежал без сознания от боли. Я тогда подумал: сложил, как сломанную ножку от стула, а он только заметил, что каждый сам теперь будет себя обслуживать.... Это был приговор, все иллюзии с этого момента рассеялись, как дым.