Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна
Шрифт:
Путешествуя по Европе, оба поняли, во-первых, что ФИА — центральный управляющий орган «Формулы-1» со штаб-квартирой в Париже — предвзято относится к британским командам. С одобрения ФИА баланс в «Формуле-1» был нарушен к выгоде европейских участников (в первую очередь «Феррари»), англичан же считали балластом, полагая, что они нужны лишь для количества. А во-вторых, — это было не так очевидно, но более важно, — судя по добытому Экклстоуном балансовому отчёту ФИА, устроители гонок получали колоссальные прибыли. Они перечисляли всем командам 10 тысяч фунтов с гонки, хотя легко могли бы платить 100 тысяч. Владельцы трасс ловко блюли свои интересы, заключая контракты с каждой командой по отдельности и не раскрывая остальным их условий. Фактически, понял Экклстоун, британские команды сами платят за право выступать в Гран-при. Согласно его плану необходимо было действовать быстро и ещё до конца 1971 года кардинальным образом
Как-то раз, в ходе подготовки, Экклстоун приехал к Мосли на Глостер-роуд с большим опозданием.
— Что случилось? — спросил Мосли обеспокоенно, поскольку Экклстоун всегда был крайне пунктуален.
— Да ничего. Одна бабушка прилетела сквозь ветровое стекло, — сухо отозвался его гость о весьма серьёзном транспортном происшествии.
Они и правда были очень разные и хорошо дополняли друг друга.
Как-то Экклстоун сказал Мосли:
— Твоя беда в одном: ты хочешь, чтобы все всегда было ясно и понятно, хотя порой лучше сохранять неясность.
Коньком Экклстоуна было умение давить на слабости. Это касалось и боссов других команд, и устроителей гонок. Мосли понял, что торговцы подержанными автомобилями живут в особом мире «и даже самые честные перед продажей вытаскивают из машины радиоприёмник». Когда дело дошло до распределения обязанностей, Мосли решил, что «Берни справится там, где надо врать».
Хотя по Европе они летали на двухмоторном «бигль-бульдоге» из той самой партии, что Экклстоун выкупил у обанкротившейся компании, он не упустил возможности продать Мосли такой же за 10 тысяч фунтов.
— Отличный самолёт, — сказал потом Мосли, — вот только не летает, а ремонт мне не по карману.
Экклстоун ответил со своим всегдашним флегматизмом и без капли сожаления:
— Зато за обслуживание платить не надо.
К осени 1971 года Экклстоун добился от владельцев трасс и грузовых компаний улучшенных условий. Теперь предстояло договориться с властями.
В конце 1971 года в Лондон прилетела аргентинская делегация и встретилась с Экклстоуном и Мосли в «Эксельсиоре». Аргентиной тогда правила военная хунта, и генералы желали укрепить своё положение на международной арене, в связи с чем хотели провести у себя Гран-при — как обычно, в январе. К удивлению Экклстоуна, гости настояли на том, чтобы переговоры записывались, и он не отказал себе в удовольствии подшутить. Изображая полное безразличие к выступлению Мосли, он незаметно сунул в большой магнитофон лист бумаги, и вся чистая плёнка без единого звука оказалась на полу. Эта шутка не повлияла на решение провести гонку. Ударили по рукам. Экклстоун вылетел в Буэнос-Айрес вместе с одиннадцатью командами, сопровождая две свои машины и три «марча» Мосли. У него была чёткая цель: «Брэбхэм» должен выиграть гонку, а он сам — продемонстрировать свои организаторские способности.
— О деньгах не беспокойтесь, — заявил он владельцам команд, которые опасались проблем с переводом аргентинских песо в Европу из-за экономических санкций. — Я всё устроил.
Экклстоун обещал, что замороженные в Аргентине средства будут выплачены по возвращении в Лондон. В связи с этой договорённостью среди команд и пошла гулять легенда, будто бы Экклстоун имеет две сотни счетов в банках всего мира и точно знает сумму на каждом из них.
В боксах он не ведал страха. Узнав, что между его пилотами Грэмом Хиллом и Карлосом Ройтеманном разгорелся спор: какой двигатель предпочесть, — он позвал их к себе.
— Всё, не желаю больше никаких споров. Сейчас определимся с двигателем на весь сезон. Идёт? — Он подбросил монетку и велел выбрать: орёл или решка. — Больше про двигатели слышать не хочу.
В гонке оба пилота лавров не снискали.
К тому моменту, когда в марте 1972 года пришёл черёд Гран-при Южной Африки на автодроме «Кьялами» близ Йоханнесбурга, Экклстоун полностью разобрался с логистикой и был намерен добиться действительно хороших условий. Он понимал, что деловые риски значительны, однако, когда попытался убедить команды совместно финансировать компанию, которая будет защищать их интересы, ответ был предсказуем: «Нет-нет, займись этим сам». Добившись выгодных расценок от транспортной компании «Казали Миллс» (впоследствии они с Роном Шоу её купили), Экклстоун собрал команды в отеле «Ранчо» неподалёку от Йоханнесбурга и изложил свой план. «Я гарантирую вам условия лучше, чем дают устроители гонок», — сказал он и протянул каждому из владельцев конверт с предложением, включавшим в себя сниженные расходы на доставку машин и гарантированные выплаты с каждой гонки. Взамен команды должны были подписать договор, по которому он получал право вести переговоры от их лица. По словам Экклстоуна, при таком коллективном соглашении его комиссия возросла бы до 4% призовых. Никто из собравшихся не сомневался в его искренности. Этот торговец подержанными автомобилями убедил своих конкурентов, что на его слово можно положиться и соглашение достаточно скрепить простым рукопожатием. Никто не возражал. Владельцы команд единогласно приняли предложение. Никто не возмущался, что Экклстоун кладёт себе в карман деньги за счёт экономии на транспортных расходах или что он рассчитывает выговорить для себя дополнительные выплаты с каждого автодрома. К 1973 году с сепаратными переговорами о гонорарах за выступление было покончено, а перевозка людей и машин обходилась дешевле — двойной успех. Теперь команды могли сосредоточиться на гонках, победах и собственном удовольствии.
«Я не строил планов, — признавался Экклстоун позднее, — потому что не знал, что будет дальше. Я сильно рисковал».
Чтобы работать эффективнее, он назначил на место Эндрю Фергюсона Питера Макинтоша, служившего механиком в ВВС и робко твердившего о своём участии в знаменитой пилотажной группе «Красные стрелы», а секретарше Энн Джонс поручил собирать деньги и выплачивать их командам. Неохотно подписанное ими соглашение о передаче Экклстоуну административных функций было большой удачей новичка. Теперь он мог превратить ФОКА из управляющего органа в коммерческое предприятие, у которого — стоит отметить — не было ни одного конкурента.
Через месяц Экклстоун предложил устроить гонку в Рио-де-Жанейро. Он заключил контракт с владельцами автодрома и договорился о финансовой поддержке с бразильской телекомпанией «Глобо». Поскольку эта гонка не была включена ФИА в календарь чемпионата мира, члены ФОКА согласились участвовать лишь при условии, что выплаты гарантирует лично Экклстоун. Пока команды грузили машины в аэропорту Хитроу, Мосли в Рио-де-Жанейро вёл переговоры с «Глобо». Вскоре он сообщил Экклстоуну безрадостные новости: на выплату командам пойдут деньги, вырученные за билеты. Их легко могли надуть. «Всё прекрасно, вылетаем, — объявил Экклстоун командам. — О деньгах не беспокойтесь, я всё устрою». Игрок пошёл на риск. Команды вместе со своими машинами и оборудованием погрузились в самолёт, довольные, что Экклстоун обо всём договорился. Колин Чепмен, Кен Тиррел и Фрэнк Уильямс держали себя с ним так, словно «Формула-1» — их совместный бизнес.
На полпути через Атлантику Уильямс оторвал Экклстоуна и шефа «Макларена» Тедди Майера от нард и попросил ссуду. Раньше он был механиком и бакалейщиком, потом стал гоняться на «Остине-A35», а всеми делами управлял из телефонной будки по соседству с гаражом, где работал. С Экклстоуном они познакомились в ресторане «Сан-Лоренцо». Его привёл Пирс Каридж, с которым они жили в одном доме, Экклстоун же был с Риндтом. Уильямс не мог позволить себе вести столь роскошный образ жизни, но вечно «ошивался поблизости», и все знали, что у него финансовые проблемы. В Бразилии он рассчитывал получить конверт с деньгами, а пока нуждался в дополнительных средствах. Бросив кости, Экклстоун согласился предоставить ссуду под залог двигателя. Уильямс не возражал. Экклстоун оказался просто бесценной находкой.
Гонка понравилась и командам, и бразильским зрителям. Экклстоун получил от телевизионщиков наличные, и боссы команд распихали их по чемоданам.
Лишь европейцы, засевшие в Париже и Монако, были недовольны. Ведя переговоры с автодромами, Экклстоун рассчитывал забрать бразды правления «Формулой-1» у устроителей гонок. Он хотел реорганизовать «королевские автогонки» всего за несколько месяцев. Особенно разочарован был организатор Гран-при Монако Мишель Боэри. Заручившись поддержкой ФИА, он перешёл в контратаку. Чтобы показать, в чьих руках настоящая власть над гонками, Боэри объявил, что теперь в Гран-при Монако будет участвовать лишь шестнадцать машин. В Мадриде Мосли провёл с ним переговоры и добился согласия на участие двадцати шести машин, однако, когда английские команды прибыли в Монако, Боэри снова передумал. Он объявил, что на старт выйдут лишь двадцать две машины. Обсудив положение с командами, Мосли передал Боэри, что те будут бойкотировать гонку, если он не выполнит условия соглашения. В отместку полиция Монако заперла боксы команд — членов ФОКА и не пускала их к машинам. Ситуация зашла в тупик. Команды отказывались выходить на старт, пока к гонке не будет допущено двадцать шесть болидов, а зрители уже стали понемногу прибывать. Взволнованный Боэри на словах согласился с условиями, однако Экклстоун был неумолим. Пока он не увидит двадцать шесть подписанных разрешений, гонка не состоится. Боэри сдался. Экклстоун с заветной бумагой в руках пошёл в боксы, уселся в кокпит своего «брэбхэма» и отпустил тормоза. Машину катили на стартовую решётку, и он даже не прикасался к педалям, однако одно из колёс случайно отдавило ногу полицейскому. Экклстоун только улыбнулся разгневанному служителю закона…