Форпост "Надежда" (сборник)
Шрифт:
В его сознании качались зеленые ветви сосен на фоне ослепительного и бездонного неба, и он вдруг припомнил, как любил смотреть на них в детстве, лежа где-нибудь на теплой траве лесной поляны и мечтая о том, что предстоит сделать, и представляя, каким он станет. Он слышал шум разбивающихся о камни волн и чувствовал на лице их брызги, и в то же время словно бы флейта играла на берегу, и мелодия звала куда-то далеко-далеко, туда, где он никогда не бывал, но где столько интересного и неизвестного.
Ему вдруг припомнились одновременно тысячи лиц людей, с которыми случалось встречаться, и многие были уже позабыты, но всплыли в памяти снова; они говорили ему что-то наперебой, слов, конечно, нельзя было понять, но совершенно ясен был главный их смысл, тот смысл,
Он почувствовал, что не стоит на земле, а парит в потоках теплого воздуха высоко-высоко и одновременно видит сверху и то, что осталось за спиной, и то, над чем он еще пролетит. Он летел, и ощущение невесомости дарило уверенность в том, что все в его руках, он может сделать все, что только захочет, все ему по плечу, на что ни замахнись. И он поднимался все выше и выше, потому что ему хотелось увидеть сверху как можно больше. Внизу искрились радостные, бодрящие краски, но когда он был на самом верху, они стали сливаться в один цвет, ярко-оранжевый, самый бодрящий и радостный; и в этот момент все исчезло. Сначала было темно, а потом перед глазами снова появились фигурки в скафандрах, прежней вереницей переходящие к соседнему камню.
У Гранта бешено колотилось сердце. Ошеломленный, потрясенный, он все еще переживал этот необыкновенный и никогда не испытанный прежде тугой комок ощущений — полет, дерзкое устремление вперед, осознание могучих сил, таящихся внутри и жаждущих освобождения, чтобы совершить невероятное. Он пришел в себя не сразу и не сразу вспомнил, зачем он здесь, неподалеку от неизвестного корабля и фигурок в скафандрах, уже вставших в кружок возле второго камня и почему-то не обращавших на него никакого внимания. Грант пошел к ним, но едва успел сделать несколько шагов, как снова все исчезло, и наступили мрак и пустота, за которыми потом пришли новые краски, звуки и ощущения.
Краски теперь были резкими и рождали в душе жгучее недовольство. Грант бился над решением какой-то задачи, решение было совсем близко, но все ускользало, никак не даваясь. Мысли были неуклюжими и медленными, как будто к ним привязали гири.
Затем Грант почувствовал себя среди бурного, сбивающего с ног потока; надо было во что бы то ни стало преодолеть его, а он не мог сдвинуться с места. Еще несколько мгновений безрезультатной борьбы, и Грант ясно ощутил, что разделился на несколько частей и одновременно шел по разным дорогам, ведущим в разные стороны. Только Одна дорога была правильной, однако по ней он двигался гораздо медленнее, чем по всем остальным. С ужасающей отчетливостью он понимал, что делает совсем не то, что надо было делать, но ничего не мог исправить; в то время как он все быстрее двигался по неверным дорогам, на единственно правильном пути все больше замедлялся его шаг, и наконец он совсем застыл на месте. В душе Гранта мрачной волной нарастало недовольство собой, оно заглушало все остальные чувства, вырастая до никогда не испытанных прежде пределов. Все, что было сделано в жизни не так, как следовало, все упущенные возможности, неверные поступки, ошибки, осознанные и неявные, все это слилось в зловещий клубок, который становился все больше в размерах и тяжелее, пока наконец не взорвался чернильными брызгами, тут же слившимися в одно черное пятно.
В следующий миг Грант снова увидел то, что было реальным: чужой корабль неподалеку и его загадочных хозяев, которые теперь уже выстраивались возле третьего камня. Обхватив руками пылающую голову, Грант некоторое время стоял неподвижно. Жгучее недовольство собой, желание немедленно, прямо на месте переиначить все, что когда-либо было сделано не так, не уходило, и не сразу он пришел в себя. Шатаясь, уже не думая ни о чем, ничего не пытаясь понять, Грант выкрикнул что-то неясное ему самому и снова пошел к пришельцем, но опять, как только приблизился к ним, глаза и уши ему закрыла черная непроницаемая пелена.
На этот раз она размылась не сразу, а постепенно. Очень мирными и спокойными были проявляющиеся ощущения, краски и звуки.
Звуки были похожи на шум ласкового летнего дождя, когда на небе вроде бы нет даже туч, а он все равно идет, и люди, попав под него, по-доброму улыбаются.
Мир теперь был наполнен зеленым цветом, но зелень была не сплошной, а делилась на множество тонких оттенков, каких не различит обыкновенный человек, но легко улавливает изощренный глаз художника. Хорошо было окунуться в это спокойное море зелени! Оно рождало в душе полное умиротворение, ощущение абсолютного отдыха, когда забывается все, что тревожит, печалит, грызет. Это ощущение хотелось продлить до бесконечности, никогда не выныривать из него. Но краски стали бледнеть, звуки гаснуть, и Грант опять стоял в бесплодной долине чужой планеты, среди камней, рядом с которыми ходили неизвестно откуда прилетевшие существа в скафандрах,
Теперь Грант не испытывал такого потрясения, как прежде, на душе было все так же спокойно и легко, и это дало ему возможность впервые как следует разглядеть пришельцев. Под прозрачными шлемами видны были головы, отличающиеся от человеческих разве что только формой: почти идеально шарообразные. Круглые лица с привычными двумя глазами, носом и ртом казались из-за этого воплощением добродушия. Грант успел еще удивиться тому, что на него эти существа, уже окружившие четвертый камень, не обращали ровным счетом никакого внимания, но в тот же миг снова был сначала накрыт черной пеленой, а потом подхвачен водоворотом густо концентрированных чувств и ощущений, которые в этот раз оказались гораздо более сложными и никогда не изведанными раньше. В них совершенно нельзя было разобраться, они давили и мучили, и Грант вынырнул из них опустошенным и безмерно уставшим. Подгибались ноги, будто он только что совершил какую-то геркулесову работу, и градом катил пот со лба, а в голове тяжело ворочался свинцовый ком. Больше всего хотелось лечь навзничь и закрыть глаза.
Но шеренга фигурок уже окружала новый камень, и внутри Гранта опять что-то отворилось для новых красок и ощущений…
А потом — сколько прошло времени, он не знал, потому что все происходило как бы вне времени, — Грант почувствовал, что у него совершенно нет сил. Он не мог больше двигаться, не мог думать. Все, что он испытал, переходя от камня к камню вслед за вереницей пришельцев, сложилось в груз, какого он не мог выдержать. Сквозь душу пронесся необыкновенный вихрь, чувства, абсолютно незнакомые, неведомые раньше, чередовались с простыми и понятными, но обостренными до необыкновенных пределов — добротой, нежностью, гневом, отчаянием, восторгом…
И стоя возле последнего из камней, на краю их россыпи, задавленный всем пережитым, Грант неподвижным взглядом провожал фигурки в скафандрах, уходящие к своему кораблю и становившиеся все меньше. Каким-то уголком мозга, чудом сохранившего еще способность рождать мысли, Грант понимал: надо догнать их, потому что сейчас они уйдут совсем, корабль улетит, и все-таки он стоял на месте, сжав ладонями виски, и продолжал прислушиваться к тому, что происходило в душе. И вдруг он постиг, какие следы оставила пронесшаяся в ней буря: он понял, что стал добрее, чище, мудрее, сильнее, лучше, как бывает после общения с возвышенным, прекрасным…
Все меньше и меньше становились фигурки: вот последняя из них скрылась внутри корабля. Минутная пауза, и силуэт его медленно растворился в воздухе. Облачко света, озарявшее окрестности, опять распалось на отдельные бегающие светлячки, но и они вскоре погасли, оставив Гранта в кромешной тьме.
Не сразу он вспомнил, что держит в руках фонарь, и не сразу догадался его включить. Луч света ткнулся в темную поверхность камня. Ни о чем не думая, двигаясь, как автомат, Грант обошел камень со всех сторон. Сам себе не отдавая отчета, он искал в нем нечто необычное, особенное, но не смог ничего найти. Грант пошел к другому камню, но и тот был самым обычным огромным булыжником, таким же, как и третий, и четвертый, и пятый…