Форрест Гамп
Шрифт:
— Не мели чушь, болван, — сказала майор Фрич.
— Напротив, — возразил Большой Сэм, — видите ли, мой народ нельзя назвать, так сказать, ЦИВИЛИЗОВАННЫМ, по крайней мере, если говорить об общепринятых стандартах цивилизованности, и поэтому питает определенное пристрастие к человеческой плоти. Особенно плоти белых людей.
— То есть, вы хотите сказать, что вы — людоеды?! — сказала майор Фрич.
— Примерно в таком аспекте, — пожал плечами Большой Сэм.
— Это просто отвратительно! — сказала майор Фрич.
–
Послушайте,
— Увы, — ответил Большой Сэм, — именно это они и задумали прошлой ночью.
— Итак, я требую! — сказала майор Фрич, — требую, чтобы нас немедленно освободили и позволили добраться до ближайшего города, где есть телефон!
— Я опасаюсь, — ответил Большой Сэм, — что это просто невозможно. Даже если бы мы освободили вас, то пигмеи схватили бы вас, отойди вы в джунгли всего лишь на сотню метров.
— Пигмеи? — удивилась майор Фрич.
— Мы уже на протяжении многих поколений воюем с пигмеями. Вероятно, кто-то когда-то украл свинью или что-то в этом роде — никто уже не помнит, когда это случилось и кто виноват, теперь все это осталось лишь в предании. Главное, что мы окружены кольцом пигмеев, и так было с незапамятных времен.
— Ладно, — сказала майор Фрич, — я предпочитаю лучше иметь дело с пигмеями, чем с бандой гнусных людоедов. Ведь пигмеи — не людоеды?
— Нет, мадам, — ответил Большой Сэм. — Они охотники за головами.
— Это просто ужасно! — кисло откликнулась майор Фрич.
— И вот прошлой ночью, — сказала Большой Сэм, — мне удалось избавить вас от котла, но я не уверен, что мне надолго удастся удержать моих людей. Они хотят извлечь определенную пользу от вашего пребывания здесь.
— Что? — спросила майор Фрич. — Что вы такое хотите сказать?
— Ну, я имею в виду вашу обезьяну. Мне кажется, они хотели бы съесть хотя бы ее.
— Но эта обезьяна — собственность правительства Соединенных Штатов!
— И тем не менее, — сказал Большой Сэм, — мне кажется, что вы могли бы совершить некий жест доброй воли.
Старина Сью сморщился и грустно закивал головой, выглядывая из двери.
— И кроме того, — продолжал Большой Сэм, — я полагаю, что, пока вы здесь, вы могли бы кое-что сделать для нас.
— Что мы могли бы сделать? — подозрительно вскинулась майор Фрич.
— Ну, — ответил Большой Сэм, — я имею в виду сельскохозяйственные работы. Сельское хозяйство. Знаете, я уже много лет думаю над тем, как бы улучшить бедственное положение моего народа. И не столь давно мне в голову пришла одна идея — если бы мы сумели полностью использовать преимущества нашей плодородной земли, применить на ней самые совершенные методы обработки почвы, то мы смогли
— Что же вы хотите возделывать? — поинтересовалась майор Фрич.
— Хлопок, — милая вы моя женщина, хлопок! Короля полей! Благодаря этой культуре вам самим удалось создать империю.
— И вы полагает, что мы будем выращивать для вас хлопок?! — пискнула майор Фрич.
— Могу дать вашу голову на отсечение, сестренка! — ответил Большой Сэм.
~ 15 ~
В общем, мы стали возделывать хлопок. Акр за акром. Во все стороны. Немного есть таких вещей, в которых я уверен абсолютно, и одна из них — если нам удастся унести отсюда ноги, то я никогда не стану разводить хлопок.
После того первого дня в джунглях случилось еще кое-что. Во-первых, нам с майором Фрич удалось таки убедить Большого Сэма не скармливать старину Сью своему племени. Мы ему сказали, что от старины Сью будет больше пользы на хлопковом поле, чем в котле. Поэтому старина Сью каждый день выходил с нами на поле сеять хлопок, с соломенной шляпой на голове и мешком с семенами за спиной.
Кроме того, примерно через месяц, Большой Сэм неожиданно пришел к нам в хижину и говорит:
— Послушайте, Форрест, старина, вы случаем не играете в шахматы?
— Нет, — говорю я.
— Ну, Форрест, вы же учились в Гарварде, так что вам стоит научиться? — говорит он.
Я согласно кивнул, и вот так-то я и выучился играть в шахматы.
Каждый вечер после работы Большой Сэм доставал свои шахматы и мы играли у костра до глубокой ночи. Он показал мне как чем ходить, и пару дней учил меня стратегии. Но потом перестал меня учить, потому что я пару раз его обыграл.
Потом партии стали длиннее. Иногда они шли несколько дней, потому что Большой Сэм никак не мог решить, как же ему ходить. Он сидел и смотрел на фигуры, решая, что ему с ними делать, но я все равно у него выигрывал. Иногда он так злился, что бил себя по ноге палкой, или бился головой о камень или что еще.
— Вы слишком хорошо играете для гарвардца, — говорил он. Или спрашивал:
— Форрест, ну почему вы пошли именно так? — Я ничего не мог ему ответить, только плечами пожимал, и от этого он просто приходил в ярость.
Как-то раз он сказал:
— Знаете, Форрест, а я действительно рад, что вы оказались здесь, и я спас вас от котла. Теперь мне есть с кем поиграть в шахматы. Теперь я мечтаю только об одном — выиграть у вас хотя бы одну партию.
И тут он стал облизывать свои палочки для еды, так что даже мне было ясно, что стоит ему хоть раз выиграть, от сожрет меня за милую душу, в тот же день. Так что он постоянно заставлял меня держать ухо востро, ясно вам теперь?