Форшок
Шрифт:
Поводом для волнений послужило принятое городскими властями решение о сносе памятника Ленину, стоящего на центральной площади города. Инна, как заместитель председателя женсовета и убежденная коммунистка, приглашала Алину (если ее настойчивую тираду можно назвать приглашением) принять участие в собрании.
– Как ты не понимаешь, – тарахтела Инна, – Речь идет не только о конкретном памятнике, а о наших идеалах, истории, культуре. Вслед за памятником под нож пойдет все, чем мы дорожим!
Алина поймала себя на мысли, что хотя она ничего не имеет против аргументов Инны, судьба
На собрание она все-таки пошла, уступая натиску Инны. К тому же хотелось отвлечься от тяжелых дум.
На скамейках вокруг обширной детской площадки сидели и стояли человек двадцать женщин. Большинство из них пенсионного и предпенсионного возраста. Руководила всем Люба, жена старшего лейтенанта технической службы. Она временно исполняла обязанности председателя женсовета, пока настоящий председатель Клара Сергеевна не вернется из Грузии, где гостила у сына. Обычно улыбчивая и разговорчивая, сегодня Люба была серьезной, говорила четкими отрывистыми фразами:
– Мы не можем позволить издеваться на тем, что для нас свято: над памятью Ильича. Завтра мы должны заявить свой протест публично!
– И заявим! Пусть не думают, что с нами можно не считаться! – поддержали женщины.
Выступали многие. Правда, эмоциональные речи участниц собрания трудно было назвать выступлениями. Постепенно разговор отклонялся от основной темы. Говорили просто о наболевшем. О том, что вопрос перевода их мужей не решается или решается неправильно, о неясности дальнейшей судьбы военных пенсионеров, о слухах про перевод школ на национальный язык, о начавшихся перебоях в довольствии военнослужащих.
Звучали речи грамотные и незатейливые, резкие и доброжелательные. Присутствующие на собрании женщины гарнизона представляли полный социальный срез современного общества.
В конце концов решили протестовать не только против сноса памятника вождю, но и против вывода гарнизона из города. Иллюзия незыблемости и правильности существующего мира еще долго будет сохраняться в сердцах, а изживаться она будет тяжело и мучительно.
– А что, если все останется по-прежнему? – подумала Алина, – Возможно, перевод мужа не состоится, менять жизнь он не захочет, и все вернется в прежнее русло?
Как ни странно, при этой мысли она не испытала облегчения. Она понимала, что ее сознание тоже мечется в поисках спасительных иллюзий. Было трудно принять то, что даже если произойдет чудо, и муж вернется, и гарнизон останется на месте, прежней жизни уже не будет никогда.
Подошла Инна:
– Ты пойдешь завтра на площадь?
– Не знаю,– ответила Алина, – Боюсь, что мне придется решать другие проблемы.
– Я догадываюсь, о чем ты…
Алина замерла:
– А кто-то еще догадывается, кроме тебя?
Ответ Инны был подобен сокрушительному удару:
– Твоя семья уже целый год обсуждается на каждом углу. А ты действительно ничего не знала?
– Ты же знаешь правило: обманутые супруги узнают обо всем последними. Может, ты мне расскажешь о том, что известно тебе? – ответила Алина вопросом на вопрос.
– Про
Алина почувствовала холод в затылке. Так ее организм реагировал на внешние эмоциональные раздражители. Значит, вчера, когда она пела, весь зал смотрел на нее не как на талантливую певицу, а как на брошенную жену, сравнивая с соперницей. А уж ее веселье во время чаепития точно дало много поводов для новых обсуждений!
Инна продолжала задавать вопросы и сама же отвечала на них:
– Что ты собираешься делать? Ничего? Ты меня удивляешь! Ты хочешь остаться одна? А на что ты жить собираешься? Подумай, с чем ты останешься. Ни работы, ни перспектив. Давай подключим женсовет, он вправит мозги твоему благоверному! Если понадобится, пойдем к генералу! – продолжала Инна.
– Я подумаю над твоим предложением, – сказала Алина и поспешила отойти в сторону от назойливой собеседницы.
– А может, она права?– подумала Алина, – Не получится уговорить, можно припугнуть. Не захочет же он перед пенсией испортить свой послужной список!
Она вспомнила, как тогда, в первый случай семейной бури, он отступил, сдался. И ничего, жили, как люди, столько лет! Может, и в этот раз прошумит, пронесется над головой шторм и успокоится?
Ночевать домой муж не пришел. Это была одно из самых тяжелых ночей в жизни Алины. Были, конечно, в жизни и ночи пострашнее. Например, когда на военном аэродроме во время дежурства мужа произошла авария. До утра никто не мог сказать: кто погиб, кто ранен, а кому повезло остаться невредимым. Или когда дочь пришлось везти за 300 километров в больницу с приступом аппендицита. Или когда дочь отправилась на экскурсию и пропала. Потом оказалось, что она отправилась к бабушке.
Тогда было мучительно страшно, но по-другому. Все сочувствовали и старались помочь, поддержать. Сейчас найти искреннее сопереживание было непросто. Она сама нередко по отношению к другим женщинам позволяла себе снисходительный взгляд или фразу типа: «Не трагедия. Не она первая, не она последняя». Сейчас было все по-другому.
После бессонной ночи голова гудела. Алина достала банку с остатками кофе. Молоть зерна было лень, но без кофе прийти в себя было невозможно.
Не успев включиться, кофемолка щелкнула и задымилась.
– И здесь прокол, – обреченно произнесла Алина.
Отвлек от раздумий звонок. На пороге стояла Инна с соседкой по подъезду Яной.
– Мы за тобой. Ты еще не готова? Быстрее собирайся, автобус уже ждет, – сказала Инна, как будто она всю ночь только и ждала, когда Алина проснется.
Алина вспомнила: сегодня же будут протестовать против сноса памятника Ленину.
Идти не хотелось, но еще больше не хотелось оставаться дома. Алина сняла с вешалки шубу. Это длиннополое сокровище муж ей привез из одной из бесконечных командировок. Тогда мех нутрии только начал входить в моду.