Фото битвы при Марафоне
Шрифт:
И тогда я, Господи, помилуй, посмотрел в центр этого дикого сооружения. Должно быть, я надеялся этим ей угодить и тем положить конец неловкой ситуации конец. Но это лишь предположение, теперь я уж не помню, чего это ради посмотрел туда. Позже я даже гадал, не ведьма ли она, потом спросил себя, что такое ведьма, совсем запутался в поисках определения и остался ни с чем -- но это было позже, а не в тот момент.
Словом, я поглядел туда, но не увидел ничего, кроме клубящегося тумана, только туман был не белый, а черный. Мне он чем-то не понравился, было в его кружении что-то пугающее, я хотел было отступить назад, но не успел сделать
Реальный мир остался где-то позади, я словно лишился тела, превратившись в чистое сознание, повисшее в черноте вне времени и пространства, среди всеобъемлющей пустоты, где не было места ни для чего, кроме моего с Анжелой сознания.
Ибо она была по-прежнему рядом со мной, даже среди этой черной пустоты, и я по-прежнему ощущал ее ладонь в моей, но даже чувствуя прикосновение, понимал, что это не рука, ведь ни у меня, ни у нее рук не было. И стоило мне мысленно произнести это, как я сразу же понял, что ощущаю не ладонь, а присутствие Анжелы, эссенцию ее бытия, понемногу проникавшего в мое, словно мы перестали быть отдельными личностями, каким-то неведомым образом слившись в единое целое, сделавшись настолько близкими, что утратили собственную индивидульность.
Я ощутил, как рвется из груди крик, но не было ни груди, ни рта, так что крикнуть я не мог, несмотря на зреющую во мне панику. Куда девали мое тело, получу ли я его обратно? И тут же Анжела подвинулась ближе, словно хотела меня утешить, и действительно мысль, что она рядом, успокаивала. Вряд ли она заговорила со мной или вообще что-либо делала, но я каким-то образом понял, что нас здесь двое, и места хватит только для нас двоих. Ни страху, ни даже удивлению здесь не место.
А затем черная пустота отступила, но тела не вернулись. Мы по-прежнему были бестелеными существами, зависшими над кошмарным пейзажем: внизу раскинулась голая равнина, темными, блеклыми волнами уходившая в сторону зубчатых гор. Это продлилось не более мгновения, и разглядеть пейзаж было невозможно, будто изображение на миг включили и тут же выключили. Я успел лишь бросить взгляд.
И снова мы зависли в пустоте, и Анжела обняла меня -- окружила со всех сторон. Ощущение было очень необычным, ведь ни у нее, ни у меня не было рук и тел для объятий. Ее прикосновение было не просто утешительным, как в прошлый раз, а я всей душой, всем разумом и памятью тела стремился из этой черной пустоты к другой живой душе. Я невольно потянулся к ней, проникая в нее, сливаясь и растворяясь в ней. Наши души, наши разумы, наши тела стали одним целым. В тот момент мы познали друг друга куда ближе, чем это кажется возможным, мы объединились. В этом ощущении было что-то сродни интимной близости, только намного более сильное -- именно такого соединения ищут, но не достигают в интимном контакте. Это полнейшее соединение длилось и длилось, достигнув вершины. Экстаз все не кончался и, наверно, мог бы длиться вечно, если бы не копошившийся в уголке моего отчасти сохранившего позицию наблюдателя сознания грязный вопросишко, а как бы это было с кем-нибудь другим, а не с этой сучкой Анжелой.
Это сделало свое дело: волшебство развеялось. Пустота ушла прочь. Мы снова стояли в Вигваме, рядом со странным аппаратом, все еще держась за руки. Выпустив мою ладонь, она обернула ко мне свое побледневшее от ярости лицо и сказала ледяным тоном:
– - Запомни это. Больше ни с одной женщиной такое не повторится.
Стоявший на прежнем месте Чарльз подхватил почти пустую бутылку и издал понимающий, оскорбительный смешок:
– - Я обещал вам выпивку. Пожалуй, сейчас вам надо выпить.
– - Да, пожалуй.
Я пошел к нему, а он взял стакан Анжелы и начал его наполнять.
– - Стаканов у нас не хватает. Но в сложившихся обстоятельствах вы вряд ли будете возражать.
И тут я ему врезал прямо по физиономии. Он этого не ожидал, и когда увидел кулак, то уклониться не успел. Удар пришелся прямо по зубам, и он рухнул, как подрубленный, выронив бутылку и стакан. Те покатились по ковру, разливая виски.
После удара мне сразу полегчало: я хотел ему вмазать с самого начала, когда впервые встретился с ним утром. Поразительно, как недавно на самом деле это было.
Чарльз не пытался встать -- то ли не мог, то ли отключился. С равным успехом он мог даже отдать концы.
Развернувшись на месте, я пошел к двери, открыл ее и оглянулся. Анжела стояла там, где я ее оставил, и встретив мой взгляд, даже не шелохнулвсь. Я попытался сообразить, что можно сказать на прощанье, но в голову не пришло ничего путного. Ладно, сойдет и так.
Моя машина стояла на дорожке, солнце клонилось к горизонту. Я глубоко вздохнул -- вероятно, бессознательно стремясь смыть липкий запах тумана пустоты, хотя, признаться честно, никакого запаха там не было.
Сев в машину и положив руки на руль, я вдруг заметил, что костяшки правой руки кровоточат, промокнул кровь о рубашку и разглядел следы зубов.
Вернувшись в хижину, я поставил машину, поднялся на крыльцо и уселся в кресло -- просто так, без всякого дела. Пролетела, направляясь на юг, "Стремительная гусыня". В кустах за домом скреблись малиновки. Воробей чириканьем провожал зарю.
Когда совсем стемнело и показались светлячки, я вошел в дом и приготовил ужин, но после еды вернулся на крыльцо. Теперь голова начала немного работать, хотя и довольно путано.
У меня перед глазами, как живое, стояло одно и то же видение, неотвязное воспоминание, след мимолетного взгляда, брошенного на тот темный, тусклый пейзаж. Как ни кратка была моя встреча с ним, видение не отступало, прочно отпечатавшись в памяти -- я отыскивал в нем все новые и новые подробности, детали, о которых даже не подозревал -- более того, готов был присягнуть, что ничего подобного не видел. Из-за своей черноты равнина казалась гладкой, но теперь я понял, что это не совсем так: там виднелись какие-то темные груды, да кое-где возносились зазубренные острия -- ничто иное, как остовы разрушенных зданий. А еще я знал -- или понимал -отчего равнина выглядит такой черной. Это угольная чернота материковой скалы, оплавившейся и застывшей чудовищным памятником тому моменту, когда земля и лежащие под ней скалы смешались, мгновенно растекаясь жидкой лавой в пламени всепожирающего пожара.
Это будущее. Никаких сомнений, Анжеле показала мне будущее -- то будущее, из которого эти стервятники разлетелись по всем столетиям, рыщут по неведомым временам, чтобы отыскать не только то, что ведали их далекие предки, но и то, что было случайно обнаружено или открыто, но не познано. Хотя, если вдуматься, чем это эдаким отличился, к примеру, Вийон, чего мы до сих пор не знаем? Ну да, он поэт, превосходный средневековый поэт, опередивший свое время, но в то же самое время вор и босяк, по которому плакала виселица.