Фотограф. Цикл рассказов
Шрифт:
– Расфуфыренными бывают павлины. А павы вполне скромные и даже серенькие птицы.
Дело в том, что я действительно получил заказ дирекции театра на оформление фойе. Галька, разумеется, была в курсе. И даже горячо одобрила часть моих портретов. А вот портрет Надеждиной, к слову сказать очень красивой женщины, ей почему-то активно не понравился. Она даже обвинила меня в отступлении от законов реализма.
– При чем здесь Надеждина?
– Просто видела ее сегодня в кафе.
– Она была одна?
– Нет. Но не волнуйся, не с мужчиной. С какой-то вульгарной брюнеткой, но, видимо, не актрисой, поскольку на портретах ее нет. С Костриковым они поздоровались.
– А почему именно с Костриковым?
– Не знаю, но с ним все театральные деятели здоровались, когда заходили в наше кафе.
– И разговаривали?
– Нет. Ну разве что парой слов перекинутся. Видимо, о здоровье спрашивали. Мне показалось, что он работал в театре.
Это была интересная новость. Все-таки я оказался прав, когда надеялся на Галькину помощь. В чем ей отказать нельзя, так это в наблюдательности. Что делает ее просто незаменимой подругой для человека, склонного к дедукции и поискам приключений на свою не шибко мудрую голову.
В принципе ничего подозрительного в этой случайной встрече в кафе известной актрисы и скромного пенсионера вроде бы не было, а ухватился я за нее по той простой причине, что никаких иных следов у меня попросту не было.
В театре я бывал в последнее время неоднократно, так что проблем с проникновением в Закулисье у меня не возникло. Зато Иван Михайлович Худяков, директор театра, встретил меня в своем кабинете без особого восторга и с печатью озабоченности на челе. По-моему, он решил, что я пришел за расчетом. И уже приготовился к тому, чтобы остудить мое чрезмерное рвение в отношении бюджета театра.
– Я по другому поводу, Иван Михайлович, – успокоил я его с порога. – Вы слышали, что Кострикова убили?
– Да, – спохватился Худяков, и выражение его лица из озабоченного стало скорбным. – Мне звонили сегодня утром из милиции. Какая потеря. Он ведь у нас почти десять лет проработал. Уникальный мастер. Краснодеревщик и бутафор. Мог изготовить практически любую вещь.
– А после выхода на пенсию он бывал в театре?
– А как же, – всплеснул руками Худяков. – Как только у нас возникали проблемы, мы сразу же бежали к нему, благо жил он недалеко от театра.
– Насколько я знаю, театральным работникам платят скромную зарплату?
– Тут вы попали в самую точку, Игорь, – вздохнул Худяков, который, к слову, вопреки своей фамилии был человеком упитанным и круглолицым. – Но Василий Семенович у нас находился на особом счету. У него было много заказов со стороны. Нет, он не бедствовал. К тому же Костриков был скуповат. Это я ни в коем случае не в осуждение. Человеком он был одиноким, а дол старости рукой подать.
– А почему Костриков пошел работать именно в театр?
– Стаж нужен был. У него ведь довольно бурное прошлое. Две судимости. Я, честно говоря, тоже призадумался – брать или не брать? Но за него поручился Котов, наш заведующий постановочной частью. Да вы его знаете. Тоже человек не без греха, но худого слова про него не скажу.
Котова я действительно знал. Шапочно, конечно. Так же как и всех прочих в театре. Удивляло, правда, что такой довольно молодой и по виду хваткий и напористый человек засиделся на столь скромной должности.
– Так ведь Котов уходил от нас в бизнес. Но что-то не сложилось у него. По слухам, он крупно прогорел. Год назад опять к нам вернулся.
– А Котов сейчас в театре?
– Обещал быть после обеда. Декорации мы заказали на заводе металлоконструкций, вот-вот должны подвезти.
– Так вы говорите, что Котов дружил с Костриковым?
– Василий Семенович вообще-то был нелюдим. Да и Котов особого расположения к нему не выказывал. Нет. Друзьями они точно не были. А ручался он за Кострикова, видимо. Из солидарности. Котов ведь тоже сидел по молодости лет. А вы почему заинтересовались этим делом?
– Так ведь человека убили чуть ли не на моих глазах, тут поневоле заинтересуешься. Ну, не буду вас больше обременять своим присутствием.
Поскольку я даже не заикнулся о деньгах, благодарный Худяков проводил меня до дверей кабинета и долго жал руку на выходе. Иван Михайлович был хитроват, но, по-своему, честен, а потому явно испытывал неловкость в присутствии человека, которому задолжал за проделанную работу немалую сумму. Впрочем, мое нынешнее материальное положение было таково, что я мог себе позволить благородные жесты в сторону бедных скоморохов и не терроризировать их требованиями о немедленной оплате своих скромных трудов.
Надеждина, в отличие от Худякова, встретила меня с неподдельной доброжелательностью. Видимо, я очень угодил ей портретом. Впрочем, при такой фактуре сделать качественную работу особого труда не составляет. Надеждина была на редкость красивой женщиной, к тому же талантливой, что с красивыми случается гораздо чаще, чем многие думают, а потому совершенно заслуженно выбилась на первые роли в театре. А возраст, чуть более тридцати, позволял надеяться, что лучшие ее роли еще впереди.
– О вас по театру ходят странные слухи, Игорь. Говорят, что вы богаты, как граф Монте-Кристо.
– Это правда, – охотно подтвердил я. – Я владею алмазными копями в ЮАР и нефтяными скважинами в Ханты-Мансийском округе.
Наш с Надеждиной разговор происходил в гримерной, куда я заглянул словно бы ненароком. Светлану Николаевну мой визит не удивил, поскольку заходил я сюда не впервые, обговаривая детали предстоящей работы. Гримерная была рассчитана на четверых, и обычно здесь довольно шумно. Сегодняшний день, однако, явился исключением, что, впрочем, мне было только на руку.
Надеждина сидела перед зеркалом и критически себя разглядывала. Хотя на мой взгляд исправлять созданное природой в данном случае было совершенно не зачем, но у Светланы Николаевны на этот счет было, видимо, иное мнение.