Фотограф
Шрифт:
Крик ужаса чуть не вырвался из моего горла, и я зажала рот ладонями.
– Ага, чтобы она потом вешалась на каждого встречного? – хмыкнул муж.
– Ну, главное с дозировкой всё рассчитать. Чтобы ночью она была неутомимой любовницей, а днём вновь превращалась в бревно
Они посмеялись и сменили тему, а я, постояв на холодном полу ещё несколько минут, вернулась в спальню на негнущихся ногах.
Услышать подобное вот так – было уже само по себе противно. Меня тошнило от обиды и боли в груди, и до утра я так и не уснула. Муж с другом куда-то ушли, и я была даже этому рада.
Но
Возможно, могла.
Но теперь было уже поздно. Теперь Эрик называл меня бревном в разговорах с друзьями, и мне было неприятно. Я… я ведь никакое не бревно! Хотя я и не делала всех тех вещей, что вытворяли те девушки. Они были так раскрепощены, так обнажены, так ярко получали удовольствие, что я засомневалась – по правильному ли адресу я пришла?
После того столкновения с мужчиной в магазине для взрослых мне позвонила секретарь фотографа. Крайняя занятость, срочные дела – она скороговоркой объясняла причины переноса даты фотосессии с утра субботы на вечер пятницы. Я пришла и…
Щеки запылали вновь. Там даже запах стоял какой-то особенный. Тревожный. Опасный. Или скорее – если признаваться самой себе – возбуждающий. Хотелось и исчезнуть оттуда, и остаться. Да, остаться – мне пришлось зажмурить глаза, чтобы мысленно признаться себе в этом.
Тот мужчина пригласил меня и указал на свой… Я сглотнула. Конечно, я не могла остаться. Не хотела. Не имела желания. Это было слишком противно – без разбора раздвигать… раздвигать свои ноги перед всеми подряд. Хотя те девушки и выглядели довольными… Я не понимала, как это могло нравится. Может быть, их профессия была той самой, древнейшей? Возможно ли, что я и правда ошиблась адресом и случайно пришла не в фотостудию, а в… в дом увеселений?
Да, наверняка этим всё и объяснялось.
Только удивительное совпадение, что там был тот мужчина. Мне запомнился тоннель в его ухе. Это было так… так раскованно. И мелированные волосы с небольшой челкой, из-под которой он смотрел на меня своими голубыми глазами каким-то особенно наглым взглядом. В нем чувствовалась свобода, которой не было внутри меня – ни капли не было. И мне бы хотелось стать хотя бы немного такой же как он. Разумеется, никакого тоннеля в ухе и никакого мелирования, но возможно челка? Или прическа короче сантиметра на три, например.
Изменило бы это меня?
Я вздохнула. Что-то мне подсказывало, что прической моему делу не помочь. И уж конечно этим не разбудить мою чувственность, не превратиться из бревна в неутомимую любовницу.
И, естественно, снова за тем… за той большой серой штукой я не пойду. Во второй раз мне не найти столько смелости, не пересилить себя, не заставить себя произносить все эти слова, стоя в окружении… в окружении разных вещей, назначение половины из которых я даже не знала, но чувствовала их развратно-пошлую суть.
Не говоря уже о фотосессии. Прийти туда вновь и, возможно, вновь стать свидетельницей, как люди… с таким бесстыдством… с таким развратом… Я подавила судорожный вздох от воспоминаний.
Похоже, быть мне бревном.
Егор
Я не был бы профессиональным фотографом, если бы на следующий день после во всех смыслах изматывающей фотосессии не смог бы проснуться рано. Вечером я почти не пил – как и другие присутствующие – и, хотя остался ночевать в своей спальне при студии, чувствовал себя вполне хорошо. В постели рядом тихо спала птичка – та, которая делала сногсшибательные минеты. Она в очередной раз доказала своё мастерство, и я был доволен своим выбором цыпочки на ночь.
Приняв душ, я оделся в спортивный костюм и быстрым шагом отправился в центральный парк. По субботам мы с братьями бегали – это было нашей многолетней традицией, прерванной лишь однажды, когда командос – старший брат – не на шутку увлёкся одной сексуальной любительницей матросов (1). Черт знает, как ему удалось приручить ее (потому что он любил подчинять, а она была слишком свободолюбива), но тем не менее эти двое уже пару лет были вместе, периодически доводя друг друга до белого каления.
Мой младший братиш – Никитос – ничем подобным похвастаться пока не мог. Как собственно и я сам. Но жизнь была хороша в своём разнообразии, и лично я от души наслаждался таким положением дел.
Когда я пришёл на место встречи, то увидел привычную картину. Командос разминался, делая уж очень резкие выпады в стороны с сосредоточенным лицом, а Никитос сидел, развалившись на скамейке, и попивал воду из запотевшей от жары бутылки.
– Все в сборе? – вместо приветствия проговорил старший. – Тогда побежали.
– Что, даже без обнимашек, братиш? – хмыкнул я, удивляясь его торопливости.
– Заткнись, – бросил командос и побежал.
– Лучше не доставай его сегодня, – посоветовал младший, вставая со скамейки.
– А что с ним?
– Да черт его знает. Может опять со своей стриптизершей поссорился.
Я ухмыльнулся. Никитос как всегда с видимым удовольствием называл жену командоса стриптизершей – разумеется, не в присутствии самого командоса. Кажется, в тайне он надеялся, что она и впрямь была настоящей стриптизершей, а не то что бы Костяныч просто дал ей такое прозвище за ее склонность к излишнему оголению.
Старшего брата я догнал через минуту и сразу спросил:
– Какие-то проблемы?
– Заткнись, – снова ответил он.
Ничего необычного, в этом был весь командос, и я продолжал наседать.
– Проблемы в школе?
– Нет.
– Значит точно дело в стриптизерше.
Командос без предупреждения круто повернулся ко мне и зарядил кулаком в мою скулу. Я даже толком увернуться не успел.
– Эй-эй, полегче! – рассмеялся я. – Мог бы просто сказать “да”!
– Не смей называть ее так! – прорычал он. – Особенно теперь! Когда она… Да пошёл ты нахрен!