Фотографическая карточка
Шрифт:
— Ваше дело, Сольтер, сжигать всякий сор и не позволять старым коршунам растаскивать его. Я не хочу, чтобы «Веточка хмеля» превратилась в здание уголовного суда. Слушайте, Дженкинсон, когда он позвонит, чтобы ему подали завтрак, я сам пойду к нему и скажу, что обо всем этом думаю. Он имеет на бумажки из камина такое же право, как на чехлы со стульев или скатерть с обеденного стола! Я никому не позволю так себя вести в моей гостинице! Не забудьте, Дженкинсон, я сам отнесу ему кофе.
Дженкинсону пришлось заглушить свое любопытство и повиноваться хозяину. Когда завтрак был готов, он доложил об этом мистеру Марлинсону. Старик торжественно выставил на стол серебряный кофейник, ведь в «Веточке хмеля» гордились старинным
— Больше ничего не нужно, можете идти! — проговорил Сайлас Ашер, все еще озадаченный письмом и недовольный тем, что хозяин мельтешил по комнате.
— Извините, сэр, но я хочу вам кое-что сказать. Мы в «Веточке хмеля» не любим судебных следствий. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что все найденное в гостинице должно в ней и остаться. Я не могу допустить, чтобы растаскивались всякие мелочи, иначе сюда опять приедут судьи, а я этого не хочу. Отдайте мне бумажку, которую вы взяли из камина, и мы ее сожжем.
Эта речь позабавила Сайласа Ашера, и он не мог устоять перед искушением немного припугнуть своенравного хозяина гостиницы.
— Послушайте, господин Марлинсон, — произнес сыщик своим обычным голосом, забыв про чахоточный кашель и старомодные манеры. — Я сержант Ашер, сыщик. Вы уже видели меня здесь и просто не узнали. Я выяснил в «Веточке хмеля» все, что мне было нужно, и даже больше. Сегодня в двенадцать часов я уезжаю. Прошу, не говорите глупостей насчет того, что мне можно брать, а что — нет. Вы должны быть признательны за…
Тут Сайлас Ашер сделал паузу. Старик Марлинсон стоял напротив него, выпучив глаза и разинув рот, ожидая еще какого-нибудь сюрприза.
— Вы должны быть признательны мне за то, — продолжал сыщик, — что я не забираю вас и ваших людей с собой, чтобы вы не разглашали того, чего не понимаете.
— Вы хотите упечь меня за решетку? — задыхаясь от гнева, выкрикнул Марлинсон.
— Нет, в тюрьму я вас сажать не собираюсь, — ответил сыщик с улыбкой, — но если такие вещи происходят в вашем доме…
— Так и есть! Вот как они рассуждают! Это я пригласил сюда этого злодея, что ли? Я надоумил его проткнуть кинжалом бедного мистера Фосдайка?.. Пошли мне Господи смерть! Пусть дом мой сгорит! После того, как Фоксборо повесят, я не откупорю ни единой бутылки, не возьму в руки ни одной серебряной ложки!.. Вы приезжаете сюда как старый судья, побывавший в Индии, и вдруг оказываетесь сыщиком! Я ничего не понимаю! Где Фоксборо? Не превратился ли он в Дженкинсона? Не окажется ли Элиза Сольтер графиней или отравительницей? Ну, надевайте же на меня кандалы! Я ничего не знаю, но я готов, забирайте меня, забирайте все, что хотите!
— Вот что бывает, когда пытаешься утопить свое раздражение в ликере или водке… Он, похоже, перебрал, — пробормотал сыщик вполголоса. — Все это вздор, мистер Марлинсон, — добавил он уже громче. — К несчастью, у вас в доме убили человека, но все самое страшное уже позади. Вас больше не будут беспокоить, придется только дать показания в суде. И вы прекрасно знаете, что ни вас, ни ваших слуг ни в чем не подозревают.
— Меня замучили! С постояльцами просто беда! Стоит им предложить обычную комнату, как они тут же начинают думать, что убийство произошло именно в ней. Убедить их в обратном совершенно невозможно, а если вдруг и получается, то они просят показать им ту самую комнату. Я до того дошел, сержант, что готов им сказать: «Сегодня в обеденной карте у нас убийства нет, но я не знаю, что придется подать к ужину». Я был знаком с бедным мистером Фосдайком, он не раз у меня обедал, но если память мне не изменяет, ночевал он тут в первый и последний раз. Я не пойду на поправку, мистер Ашер, пока это дело не закончится. Я ни сна, ни отдыха не знаю, а пью больше, чем когда-либо…
С этими словами
— Послушайте, мистер Марлинсон, — сказал сыщик, похлопав старика по плечу, желая хоть как-то подбодрить беднягу; на хозяина «Веточки хмеля» это, правда, произвело обратный эффект: он вытянул обе руки, думая, что на него наденут кандалы. — Не валяйте дурака! Я вовсе не собираюсь арестовывать вас, — продолжал Сайлас Ашер. — Я человек прямой и откровенный и не прочь сообщить вам, что нашлось очень важное письмо. Я не говорю вам больше, чтобы избавить вас от лишних хлопот. К вечеру эту новость узнает весь Бомборо, а утром о ней услышат и в Лондоне. Любопытные нагрянут в гостиницу, думая, что вам все должно быть известно. А вы можете смело говорить следующее: «Да, сержант Ашер обо всем мне рассказал, но по секрету, так что на мои уста наложена печать». Теперь, мистер Марлинсон, я думаю, между нами не осталось недомолвок. Прощайте и пришлите мне счет.
Марлинсон, смягчившись, пришел в свое любимое место — буфетную. Его грела мысль о том, что он единственный поверенный знаменитого сыщика и что только ему одному известно о последнем открытии, относящемся к бенберийскому убийству. После отъезда Сайласа Ашера прошло немало времени, прежде чем старик Марлинсон понял, что тот, в сущности, ничего ему не сказал.
Сыщик по дороге в Лондон думал о письме. Он еще не извлек из него ничего полезного, но по-прежнему был твердо уверен в том, что ключ к разгадке, правда, зашифрованный, лежит в его нагрудном кармане. Еще несколько недель, и он, Сайлас Ашер, укажет на того, кто совершил это преступление и зачем. Сыщик не сомневался в том, что это лишь вопрос времени. Больше всего его, однако, волновало исчезновение Фоксборо — он будто сквозь землю провалился.
Чтобы привлечь публику в нынешнее время, газетчикам приходится изрядно постараться. Все любят читать новости, приправленные чем-то остреньким, так что заголовки пестрели сообщениями о загадочном исчезновении Фоксборо. Писали о его будто бы неминуемом аресте, о его прошлой жизни, но сведения были крайне противоречивыми. Стали даже появляться объявления о награде в двести фунтов за поимку Джеймса Фоксборо.
Чем больше Сайлас Ашер думал о письме, тем сильнее он укреплялся в своем намерении никому о нем пока не сообщать. Он был убежден, что, кроме него и Фоксборо, ни одна живая душа не знает о содержании письма. Прежде всего, предстояло сличить почерк. Сначала Сайлас Ашер не знал, к кому за этим обратиться. Но через два дня он отправился в «Сирингу», к миссис Фоксборо. Разумеется, сыщик понимал, что жена не станет свидетельствовать против мужа, поэтому не очень-то рассчитывал на помощь хозяйки театральной залы. К тому же Сайлас Ашер не был жестоким — безжалостный к закоренелым преступникам, он всегда старался щадить чувства их родных и близких. Благодаря наблюдению за Тэптен-коттеджем он составил некоторое представление о привычках миссис Фоксборо. Он знал, когда она бывает в «Сиринге», знал, что теперь ее там нет, и все-таки спросил ее. Получив отрицательный ответ, сержант сказал, что тогда ему нужно видеть мистера Сланта, режиссера. Ему ответили, что мистер Слант занят и никого не принимает.
— Передайте ему вот это, — сухо распорядился сыщик, подавая свою карточку, на которой было написано: «Сержант Сайлас Ашер, уголовный отдел Скотленд-Ярда», — и у него непременно появится желание со мной встретиться.
Мистер Слант прекрасно понимал, что с законом шутки плохи, к тому же он сгорал от любопытства, желая узнать какие-нибудь подробности относительно бенберийского убийства.
— Сейчас же пригласите ко мне этого господина, — распорядился режиссер.
Мистер Слант дружелюбно и вежливо принял Сайласа Ашера и предложил ему сесть. Всем увеселительным заведениям важно ладить с полицией.