Фотосессия в жанре ню
Шрифт:
– Я видел яблоки и бананы, – вспомнил Малинин. – А что?
– Я тоже видела бананы и яблоки. – Оля слезла с мотоцикла и задумчиво посмотрела на Луну, видом и цветом напоминавшую апельсиновую дольку. – А в новогоднюю ночь, как сказал мне бармен, в клубе были мандарины. Интересно, где же Елка взяла апельсин?
– Мало ли где, – пожал плечами Малинин. – Может, они еще куда-то заезжали?
– С мертвой девой на борту? – усомнилась Оля. – Это было бы странно!
– Ты же думаешь, что этот парень – маньяк, – напомнил ей Андрей. – А у маньяков такие странности – ууу! Тебе и не снилось!
– И
Странных маниакальных снов Ольге Павловне не хотелось видеть – нисколечко. И так уже добрые люди, включая даже участкового, готовы посчитать ее сумасшедшей нимфоманкой! Чего доброго, скоро они будут разбегаться с ее пути!
Вот и бабка Семина, завидев Олю, спряталась за дубевшим на морозе на бельевой площадке пододеяльником и даже затащила туда же упирающуюся псинку.
Ниже этого белого, в красных маках, импровизированного занавеса Оля увидела бабкины ноги в ботах и собачьи лапки в вязаных пинетках, но из принципа не стала здороваться с противной соседкой. Она даже нарочно отвернулась и прошла мимо бельевой площадки, как гвардеец на параде, чеканя шаг и держа равнение направо.
При этом взгляд ее закономерно уперся в припаркованный у дома здоровенный джип. Следуя мимо него, как вдоль трибуны, Оля внезапно ощутила под своим головным убором некое шевеление. То ли волосы у нее встали дыбом, то ли в черепной коробке заворочалась особо крупная мысль?
По-прежнему глядя вправо, Оля свернула к подъезду и по ходу движения вынужденно осмотрела лобовое стекло джипа.
Нахмурилась.
Замедлявшимся шагом пробуждающегося лунатика она поднялась на крыльцо. Все так же глядя в сторону, машинально шагнула в подъезд – и натолкнулась на крупную плотную фигуру.
Ойкнула, узнала:
– Майкл, это ты? – И замирающим голосом повторила, осененная внезапной догадкой: – Это же ты, Майкл! Да?! Это был ты!
– Где я был?
– В «Мыльне»! И это ты убил Веру и Елку.
– И зачем ты такая умная, Романчикова, – плотно, словно гипсовым воротником, охватывая ее шею большой ладонью, с сожалением сказал Суворин. – Вот же дурочка…
Сельская дева Любаня второй час вертелась у зеркала в прихожей, создавая серьезные помехи для перемещения прочих Романчиковых из гостиной в санузел и кухню.
Фигура Любани отнюдь не отличалась миниатюрностью, и обойти ее в узком коридоре было непросто. К тому же кокетливая дева притащила в прихожую охапку старых тряпок и кучу пакетов с обновками, свалив все это мануфактурно-галантерейное богатство под дверью гостиной на манер баррикады. Попытки родичей прорваться за заграждение полураздетая Любаня встречала возмущенными воплями и в результате победила: блокированные барахлом Романчиковы прекратили освободительную борьбу и смиренно погрузились в просмотр вечернего сериала.
Победоносная Любаня меж тем засматривалась не столько в зеркало, сколько в дверной глазок. Конспиративно шурша бумагой и тканью, звонко чиркая «молниями», прихлопывая и притопывая, она выглядывала за дверью знакомую фигуру в черном пальто. К сожалению, какие-то сволочи выкрутили в подъезде лампочки, и на лестничной площадке становилось все темнее. Наблюдательнице
Просигналить о приближении сестрицы Ольги должен был комбинированный звук – перемежающиеся стук и клацанье. Внимательная к деталям Любаня заметила, что на левом сапоге двоюродной сестры набойка стерлась больше, чем на правом, из-за чего один каблук на цементных ступеньках выбивал особенно звонкую дробь. Впрочем, сестрица могла прибыть и на лифте, поэтому к гудению подъемника Любаня тоже прислушивалась.
После одной особенно долгой паузы, во время которой Любаня успела вдумчиво примерить пару блузок и одну юбку, кабина лифта двинулась вниз. В этот момент Любаня энергично вертела попой, стряхивая с этой части тела и со всех прочих балахонистый летний сарафан. Услышав характерный лязг, она передумала разоблачаться, натянула балахон до шеи и ланью прыгнула к двери.
Лифт вновь зашумел, но проехал мимо. Зато на лестнице послышались шаги, образующие довольно сложный ритмический узор. Поднимались как минимум двое. Один человек шагал размеренно, увесисто и мягко, другой частил и запинался. Беспомощное шарканье периодически перебивал звонкий стук.
Любаня прильнула к окуляру и как раз успела увидеть мазнувший по двери одинокий растрепанный локон. Вся шевелюра в целом аппликацией влипла в широкое плечо, обтянутое темным флисом. Лиц граждан, торопливо поднимавшихся по лестнице в плотной склейке, Любаня не разглядела, но отчетливая несимметричность фигуры, слепленной из двух тел, явно выдавала крепко обнявшихся мужчину и женщину.
– Ну-ну-уу! – зловеще протянула Любаня, упирая в бока кулаки и возводя очи к потолку.
В этой выразительной позе она простояла секунд сорок. Затем из горних высей подъезда до нее донесся глухой деревянный стук. Любаня ожесточенно кивнула своим собственным недобрым мыслям, подхватила с пола первое, что попалось ей на глаза – крепкую деревянную вешалку, и выскочила из квартиры.
Участковый майор Ковальчук глубоко вдохнул аромат крепкого грузинского чая, зажмурился и открыл рот, приготовившись отработанным годами движением метнуть в него карамельку.
Захлебнувшийся в истерике дверной звонок лишил руку майора обычной твердости, и карамелька пролетела мимо, насмешливо чирк-нув по щеке.
– Твою мать! – страдальчески выругался участковый, отнюдь не имея в виду кондитерскую родню блудной конфеты.
Сердито сопя, он вышел в прихожую, открыл дверь и был бесцеремонно схвачен за рукав бабусей Семиной, которая мелко подпрыгивала на шипастом коврике в возбуждении, выдающем обострение хронического цистита.
– Идем, Юрий Саныч! – голосом Родины-матери, созывающей своих сынов на войну с захватчиками, вскричала бабка Семина и дернула рукой, как рыбак, подсекающий здоровенную рыбину. – Сам увидишь, что эта шалава творит!
Выдернутый из собственной прихожей участковый не успел даже переобуться и взять куртку.
– Скорее, бежим! – азартно скомандовала бабка Семина.
А ее верный пес и вправду бегал по лестнице вверх и вниз, то ли призывая людей следовать за ним, то ли не решаясь надолго задерживаться у ног опасно подпрыгивавшей хозяйки.