Фотосессия в жанре ню
Шрифт:
На улице на Малинина, шествовавшего в обнимку с колпаком, никто не глазел. Уже стемнело, и прохожие встречались редко, а в тихом дворе у дома Ольги Павловны и вовсе никого не было.
Андрей остановился, чтобы поправить под мышкой конус, и в этот момент прямо под ноги ему гранатой упал небольшой предмет. Чуть левее – и защитный шлем на голове вполне оправдал бы свое присутствие!
Перелетный предмет имел перламутрово-розовый цвет дешевого лака для ногтей. Этот тошнотворный колер Малинину был знаком, и, хотя от удара об обледеневший асфальт предмет
Разумеется, он поднял голову, скользнул настороженным взглядом по фасаду многоэтажки и, дотянувшись до чердачного окна, увидел вывешенный из него пиратский флаг.
Неприятно удивленному Малинину потре-бовалось несколько секунд, чтобы понять, что это трепещущее черное полотнище – пола распахнутого габардинового пальто.
Пальто он тоже узнал – и испугался до звона в ушах.
Формы у Любани Романчиковой были крепкие, но не спортивные. К финишу одиночного забега на чердак она пришла с одышкой, малиновым лицом, дрожащими коленками… И еще – с вешалкой в руке, которая в отличие от ног нисколько не тряслась. Поэтому банальная вешалка, с разбегу брошенная ее бестрепетной рукой, полетела, как боевой бумеранг, точно в цель!
Правда, с целью этой Любаня не успела определиться заранее, так что мишень для себя боевая вешалка выбрала сама. Умеют же это делать американские стингеры? А русская вешалка чем хуже?!
С пугающим звуком просвистев под низкими чердачными сводами, самонаводящаяся вешалка ударила в цинковую ванночку модели одна тысяча девятьсот тринадцатого года, сосланную на чердак еще в незапамятные послевоенные годы.
Одновременно с ванночкой, когда-то принимавшей в себя розовое гладкое тельце маленькой Анфисы Семиной, на чердак были отправлены: жестяная садовая лейка с разбрызгивателем, похожим на лишенный семечек подсолнух, противогаз с прогнившим хоботом и без одного стекла, скелет велосипеда «МВЗ» одна тысяча девятьсот сорок первого года выпуска и металлические, с никелированными шишечками, спинки старинной кровати. Все это добро было ярусами развешано на стене в лучших традициях дизайна советских коммунальных квартир.
Боевая вешалка врезалась в пятнистое чешуйчатое дно ванны с грохотом, потрясшим стену и воображение присутствующих. Оля вообще ничего не поняла, а Суворин понял, что его дело плохо, но не понял, почему и насколько.
Понимание ему крайне затруднила дореволюционная ванна, которая рухнула, как царский режим, в один миг! И при этом смела на своем пути к полу иные предметы, каковые и ухнули в едином порыве на спину и плечи Майкла.
– Мама! – пискнула освобожденная Оля, отскакивая от окна.
– Нет, это я, сестра твоя! – без особой теплоты в голосе ответила ей Любаня. – Что ж ты, Олька, творишь-то с чужим мужиком?!
В полумраке чердака слабо подкрашенное закатом окно было единственным источником света. Когда Ольга перестала загораживать его своим телом, стало видно, что с мужиком и впрямь сотворилось недоброе.
Придавленный ванной, остовом велика и кроватными
– Ой, Вася! – вскричала Любаня, подбегая к тяжко ворочавшейся и слабо дребезжавшей куче металлолома. – Ой, нет, не Вася!
Противогаз, поймавший закатный свет, пугающе сверкнул красным глазом, его гофрированный хобот затрясся.
– Ой! Кто это?! – попятилась Любаня.
– Это не Вася, – подтвердила Оля. – Это Миша!
– Ах, вот вы где! – загремел усиленный эхом трубный глас бабки Семиной. – Смотри, Юрий Саныч, как они тут резвятся! Ажно кровать мою поломали, ироды!
– Добрый вечер! – промокнув вспотевший лоб манжетом свитера, миролюбиво и даже почти просительно произнес участковый, которому ужасно не хотелось скандала.
– А это кто? – обернулась к ним Любаня.
Вопрос «Кто это?» определенно становился самой популярной репликой вечера.
– А ты-то, девка, кто? – прищурилась на нее бабка Семина.
– Это сестра моя, Люба, – сказала Оля.
– Вона как, а?! – Бабка хлопнула себя руками по бокам, как пингвин крыльями. – Так ты, шалава, с родной сестрой тут, значит?!
– С двоюродной, – поправила Оля.
– И двое баб на одного мужика! – продолжала возмущаться бабка Семина.
– Ольга!
Оттолкнув кроткого участкового, на чердак ворвался Малинин.
– А мужиков, я вижу, двое! – с удовольствием отметил Юрий Саныч.
– Подержите, – Малинин не глядя сунул свой сверток бабке Семиной.
Та уставилась на неопознанный предмет подозрительной формы и внушительного размера со смесью ужаса и восторга.
– С тобой все в порядке? Ты цела?!
Малинин сквозь пальто ощупывал Ольгу.
– Совсем обнаглели! Вы тут прилюдно тискаться будете, ироды?! – опомнившись, взвизгнула неугомонная ревнительница нравственности бабка Семина.
– Это кто? – не прекращая осмотра, покосился на нее Андрей.
– Да никто, – ответила улыбающаяся Оля, и оскорбленная старуха задохнулась от возмущения. – Ты вот сюда посмотри. Знаешь, кто это?
– Кто это? – послушно повторил Андрей.
Внутренний голос Ольги захлебнулся весельем.
– Это он! Наш маньяк-убийца!
– В каком смысле – наш? – заволновалась Любаня.
– В каком смысле – убийца? – насторожился участковый.
– В каком смысле – маньяк? – ожила бабка Семина.
И все трое дружно спросили:
– Кто это?!
– Ооо… – Оля всхлипнула, утерла слезы нервного веселья и попросила присутствующих: – Давайте домой пойдем, а? Я вам дома все-все расскажу! Только надо бы сначала преступника как следует обездвижить, а то, мне кажется, сейчас у него ненадежные оковы. Кто-нибудь видит тут веревку?
– Мулька, ко мне! – генеральским голосом скомандовала воспрявшая духом бабка Семина.
Собачка послушалась, и хозяйка проворно отстегнула с ее ошейника поводок: