Фрагментарное копыто неподкованной собаки
Шрифт:
Ведущий перевел дыхание, еще раз улыбнулся рекламной улыбкой.
– Пожалуйста, Николай Григорьевич! Вам слово!
Шпак дернулся было, пытаясь встать, потом вспомнил наставление ведущего. Оно было кратким: держаться перед журналистской братией так, чтобы они ни на секунду не забывали, кто - создатель чуда, а кто - продажные писаки. Мгновенно успокоившись, Шпак начал произносить заранее приготовленные слова.
– Все вы, конечно, слышали, а некоторые уже и столкнулись с величайшей проблемой, вставшей перед человечеством. Наиболее проницательные мыслители
И уже в двадцатом веке развитые страны первенствовали по количеству психоаналитиков на душу населения и, соответственно, количеству самоубийств.
В нашем веке стало окончательно ясно: эта самая среднестатистическая "душа населения" тяжело больна. Она больше не хочет довольствоваться тем суррогатом жизни, которым ее потчуют власть предержащие. Чересчур сладкая жизнь кончилась диабетом...
Две ночи я провожу в собственной спальне. Два дня я объезжаю свои владения, наблюдая за тем, как трудятся на полях крестьяне, и просто гуляю по своему лесу. А устав, возвращаюсь в поместье и снова сплю.
С каждым завтраком, обедом и ужином Мари становится все более встревоженной. Я же, наоборот, много шучу, смеюсь и нахожусь в как никогда добром расположении духа. И к концу второго дня Мари не выдерживает.
– Мой господин...
– обращается она ко мне, опуская глаза долу и заметно краснея.
– Вы вновь собираетесь оставить меня на всю ночь одну?
– Мне показалось, что вы... Что вам в тягость мои визиты...
– трагическим голосом предполагаю я.
– Мне не хотелось бы вас неволить.
– Вы ошибаетесь, сударь, - твердо возражает Мари.
– За прошедшие дни мое отношение к вам резко переменилось.
"А мое к тебе - нет", - могу так же твердо ответить я, но, разумеется, говорю совершенно другое:
– Надеюсь, вы сможете убедить меня в этом сегодня ночью.
Я велю слугам согреть воды для себя и для Мари. Пока служанки ее купают, как конюхи купают коней, я, вызвав палача, спускаюсь с ним в подземелье.
Гец явно ждал меня. Он и обрадовался тому, что я пришел, и ужаснулся. Ведь это означало, что сказанное мною два дня назад - правда.
По моему знаку палач снимает с Геца оковы и ведет его вслед за мною. Мы проходим в мою спальню, затем, через потайную дверцу, в узкую комнатку, отделяющую мою спальню от спальни Мари. Посреди стены устроена овальная ниша, с противоположной стороны представляющая собой большое зеркало. Отсюда же, из потайной комнаты, стекло полупрозрачно, и широкое ложе под балдахином просматривается столь
Эту комнатку я обнаружил после смерти отца, когда перебрался в его спальню. Уж не знаю, для чего он ее использовал. Опасался, что матушка ему не верна? А может, эта комната и хитроумное зеркало достались ему еще от деда? Как бы то ни было, мне они очень пригодятся!
По моему знаку палач усаживает Геца на тяжелое дубовое кресло, стоящее прямо перед зеркалом, и привязывает его руки-ноги так, чтобы Гец, несмотря на свою силу, не смог вырваться. Потом палач завязывает Гецу рот полотенцем и уходит. Следом, заперев дверь, ухожу я.
Через полчаса, вымывшись и надушившись, я вхожу в спальню жены. И с удивлением вижу в углах просторной комнаты два больших горшка с поздними цветами.
Значит, ждала. И даже по-своему готовилась.
Ну что же, именно на это я и рассчитывал.
Мари искренне рада моему приходу. И впервые за все время наших отношений не только не скрывает этого, но, наоборот, пытается мне всячески угодить.
Я, повернув Мари так, чтобы она хорошо была видна сквозь зеркало, медленно снимаю с нее одежды.
Ни разу в жизни эта нехитрая процедура не доставляла мне столько удовольствия.
Мари сама стремится побыстрее освободиться от платья, а потом помогает это сделать мне.
– Вы правда полюбили меня, сударыня?
– спрашиваю я, заключая Мари в объятия прямо перед зеркалом.
– Да, мой господин!
– отвечает она, не задумываясь.
– Я поверю в это только тогда... Только тогда...
– говорю я, покрывая поцелуями ее шею и грудь.
– Как я могу доказать вам это?
– Своими ласками, сударыня.
Мари заметно краснеет. Интересно, понимает ли Гец, как это прекрасно, когда обнаженная женщина, уже не первый раз находящаяся в объятиях мужчины, все-таки краснеет? Да нет, где ему. Чернь.
Я подхватываю Мари на руки и укладываю ее в постель. Она, обвив мою шею, нежно целует меня в губы.
Потом Мари пытается укрыться одеялом, но я отбрасываю его в изножье кровати.
– Оно вам сегодня не понадобится, дорогая! Я велел жарко натопить печь, но еще более жаркими будут мои объятия!
Мари слушает меня с восторгом. Видно, Гец не услаждал ее слух даже подобными банальностями.
Ростом я невелик и сложен непропорционально. Предмет беспокойства и гордости всякого мужчины у меня тоже совершенно не соответствует остальным членам тела. К счастью, это несоответствие оказалось в нужную сторону.
Повернувшись так, чтобы Гец понял, почему Мари так быстро его разлюбила, я ложусь рядом с женой.
– Вы, помнится, хотели мне что-то доказать, - напоминаю я ей.
Мари, еще больше покраснев, начинает меня ласкать. Поначалу она делает это робко и неумело, но, деликатно подталкиваемая мною в нужном направлении, быстро входит во вкус.
Новизна впечатлений захлестывает ее. То, что все это видит Гец, удваивает мои силы. Я вовремя перехватываю инициативу, и через минуту Мари уже стонет и бьется в моих объятиях.