Фрагменты
Шрифт:
Чехов. Не расстраивайтесь так, маэстро… Плюньте!
Шекспир. Жалко все-таки. А потом, вдруг кто-то из зрителей этого Станиславского не читал. Обидно.
Бербедж. Вот ты все на меня рычишь, старина, а я твои советы назубок знал. Заметь, две страницы текста!
Шекспир. Ты не обижайся, Рич. Я ценю.
Бербедж. Нет, не ценишь! Сам-то Призрака только под суфлера играл! И на выходы часто опаздывал!
Шекспир.
Бербедж (ворчит). «Макбета». Я ведь, коллега, и Макбета у него играл. Раз, помню…
Шекспир. Ну вот, пошли воспоминания. Нет, друзья, серьезно, одним глазком глянем, что там у них. Сегодня сцена «Мышеловки». (Читает с воодушевлением.) «Взывает к мести каркающий ворон, рука тверда, дух черен, верен яд…».
Чехов. Нет, мастер, не взывает ваш ворон к мести.
Шекспир. То есть?
Чехов. От всей сцены у них одна пантомима осталась.
Шекспир. Как?!
Чехов. А вот так. Остальное, по словам Гамлета, в цирюльню, за ненадобностью.
Бербедж (бурчит). Кстати, они и эту шутку мастера туда же, в цирюльню.
Шекспир. Господи! Чем же я так им не угодил?
Бербедж. Слова, слова, слова. Не современно, старина.
Шекспир. А что же современно?
Бербедж. Ну вот когда у тебя там: «Прекрасная мысль лежать между девичьих ног». Это и по теперешним временам подходяще.
Чехов. Не-а. Публика не примет.
Шекспир. Почему?
Чехов. Не расслышит. Неразборчиво.
Шекспир. Что, у актера дикция хромает? Голос глуховат? Беда.
Бербедж. А это уже камень в ваш огород, коллега. Что за характер! (Передразнивая.) «Краткие летописи, краткие летописи! Пусть актеров примут хорошо. Они, видите ли, обзор века», а сам случая не упустит нас обидеть!
Чехов. Мастер прав. Дикция у меня страдала и голосом похвастаться не мог. Однажды на бедном Йорике петуха пустил…
Шекспир. Что вы слушаете этого толстяка, эту пивную бочку! Я тут рыдал, глядя на вас! И он рыдал! Не переставал удивляться. Я ему всегда говорил: плевать мне на эффекты и дефекты, если есть то, что в вас было! Говорю вам: рыдал!
Бербедж (желая поддеть). Ты и Сандро Моисси это говорил.
Шекспир. Говорил!
Бербедж. А я про что?
Шекспир. И Моисси, и Качалову, и этой бабе хромой, Саре Бернар! Ну и что?! И Скофилду скажу, когда явится, дай Бог ему сто лет жизни! Я и тебя, колода, хвалил. Когда на дело похоже, всегда хвалю! И буду! Я ведь и сам все-таки актер. Как-никак понимаю.
Бербедж. А вот об этом, старина, я бы на твоем месте не распространялся, сам знаешь.
Шекспир. Знаю, Рич, знаю. Если бы не знал, не видать тебе Отелло как своих ушей. Я не об этом. Понять не могу: что же сегодня на театре творится.
Бербедж. Ну разве только на театре? Весь мир театр.
Шекспир. А может, все-таки глянем, друзья, что там в Моспроме сегодня.
Чехов. Из уважения к вам, мастер, но только в последний раз.
Бербедж. Отчего же? Премьеру я у них буду смотреть обязательно. По традиции. Коллега прав, старина: надо тебя уважить. Ну, так что там…
(На небеса доносится голос режиссера.)
Режиссер. Да, да, да! Вопрос решенный! Призрака у нас не будет. Я проверяю Шекспира на правду! Призраков вообще не бывает! Кто из вас хоть однажды видел призрака?!!
(Души Шекспира, Бербеджа и Чехова смущены…)
М. Козаков. 1984
Признаюсь, я по своей природе не реформатор, а традиционалист. Люблю новаторство внутри традиции. Не горжусь этим, не считаю это достоинством, а просто констатирую. И сокращать Шекспира можно и даже нужно. Вопрос в том, что и зачем. Нет, я решительно придерживаюсь взгляда, что в начале все-таки было Слово!
Хотелось бы, чтобы эта драматическая, почти «капустная» зарисовка не показалась обидной. В традиции актеров шутить друг над другом.
Кто-то заметил, что эпиграммы Гафта оттого имеют большой успех, что они заполняют вакуум официальной критики. Актеры сами не могут отвечать на критику, не должны вступать в теоретическую полемику, но как часто каждый из нас испытывает состояние — «Не могу молчать!». И тогда мы шутим над другими и над собой.
Удивительная у нас профессия. Краткие летописи, рисунки на песке. Актер не может играть в стол, ждать оценок потомков, его труд умирает вместе с ним. Ему хочется еще при жизни услышать голос публики, ободряющий или осуждающий, «легкое дуновение души народной, не отдельных душ, а именно — коллективной души», но как его уловить?
И часто актеры путают славу с популярностью, забывая, что «быть знаменитым некрасиво…», что «цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех». Хотя автор этих строк Б. Л. Пастернак, приехав, обласканный, из Грузии, пошутил: «Глупость я сказал: очень приятно быть знаменитым».
Когда-то великого И. М. Москвина студенты Школы-студии МХАТа спросили: что самое главное для артиста? Москвин смутился: «Ну что вы, ребята, такие вопросы задаете. Неловко как-то. Но уж если зашел разговор… Я думаю, актер всегда должен оставаться чуть-чуть шалопаем. Мы же немножко клоуны…»