Франция. Убийственный Париж
Шрифт:
Его вторая книга «Виновен в том, что невиновен» выйдет уже посмертно. Гонорар за первую — по словам Месрина, двести тридцать тысяч — был арестован, и писатель припугнул издателя Жана Клода Латтеса: «Снайперка бьет на двести метров. Никто не может похвастаться, что задолжал мне». Но за полтора года он много чего успел сказать Франции. А прочитав в газете гневно-язвительную отповедь Латтеса, Месрин закрыл тему, сообразив, что может нанести катастрофический урон своей репутации в глазах интеллектуалов, уже объявивших его иконой бунта.
Много времени отнимала переписка с Бруссаром: в частности, Месрин интересовался его мнением относительно качества купленных им чешских гранат. 4 августа 1978 года «Пари мач» опубликовал
Из этих деталей явствовало: Месрин — вовсе не загнанная в грязный подвал бешеная крыса. Он наслаждается жизнью и чувствует себя в полной безопасности.
Шеф одного из двух подразделений по борьбе с бандитизмом, комиссар Эме-Блан (8), резонно решил бить Месрина его же оружием, но замысел провалился из-за «войны полиций» с конкурентом Бруссаром.
Эме-Блан заказал Тийе, экс-полицейскому, сотруднику крайне правой газеты «Минют», статью, увидевшую свет 8 августа. Она не могла не разъярить Месрина, более всего озабоченного своим имиджем Робин Гуда. Статья гласила: пора покончить с клише, Месрин выдает себя за борца за справедливость, но предает друзей, пытает женщин, насилует малолеток. Эме-Блан не ошибся, рассчитывая, что Месрин пожелает лично разобраться с Тийе. Жак забил журналисту стрелку 10 сентября, но, опасаясь ловушки, послал за ним в условленное место сообщника Шарли Бауэра (30). Надо было бы проследить за ними, но своих сил у Эме-Блана не хватило, а за подмогой к Бруссару он не обратился бы и под дулом пистолета. Как и следовало ожидать, посланник Месрина увез Тийе в неизвестность.
В лесу, в сорока двух километрах от Парижа, Месрин 442 завел Тийе в грот, раздел, прострелил щеку, чтоб глупостей не болтал, и ногу — просто ради удовольствия, фотографировал процесс истязания. Тийе, брошенный умирать, сумел выползти на шоссе.
Шеф полиции, вызвав Бруссара и Эме-Блана, грохнул кулаком по столу. «Войну полиций» на время остановили. Месрина вычислили. Предчувствуя неладное, он записал кассету для Сильви, с которой прожил около года: «Если ты слушаешь эту кассету, это означает, что я в камере, откуда не убежать».
2 ноября, на бульваре Орнано, около 15.15, коричневый БМВ, в котором сидела счастливая парочка, любезно пропустил голубой грузовичок…
P. S. Первым сыграл пародию на Месрина Жерар Депардье в «Инспекторе-разине» (1980) Клода Зиди. Ему также посвящены три документальных фильма («Жак Месрин: профессия — враг общества» Эрве Палю, 1984; «Месрин, фрагменты мифа» Филиппа Руазеса, 2008; «Жак Месрин: беглец общества № 1» Давида Куафье и Лорана Юберсона, 2011) и три игровых. В «Месрине» (1984) Андре Женовеса героя сыграл Николя Сильберг, Жанжако — Каролин Агилар, Бесса — Жерар Серг. В телевизионном фильме «Охота на человека» (2006) Арно Селиньяка образ Месрина создал Серж Рябукин. В дилогии «Месрин» (2008) Жана Франсуа Рише роль Месрина сыграл Венсен Кассель, Жанжако — Людвин Санье, Бесса — Матье Амальрик, Авианосца — Самюэль Ле Бьян, Мерсье — Руа Дюпюи.
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ОКРУГ
Глава 48
Пантен
Дети осени (1994)
Строго говоря, Пантен, где в 1994 году разыгрался первый акт трагедии, завершившейся через несколько часов в Венсенском лесу, — не округ, а северо-восточный пригород Парижа, примыкающий к Девятнадцатому округу. По иронии судьбы единственная часть Пантена, относящаяся к Парижу, — это кладбище, где покоятся «проклятый поэт» Лотреамон (1846–1870), воспевший преступление в «Песнях Мальдорора», шансонье Фреэль (19), актриса Жинетт Леклерк — любовница Безумного Пьеро (39) и режиссер Мельвиль (29).
Городок, чье население недавно перевалило за двадцать пять тысяч, ассоциируется с двумя уголовными делами. В 1869 году некто Тропман убил здесь жену и шестерых детей промышленника Кинка, с которым до того расправился в Эльзасе: при его казни присутствовал и описал ее Тургенев. А 4 октября 1994 года, около 21.15, через ограду полицейского поста, недалеко от кладбища, перелезли двое в лыжных шлемах, закрывающих лица, и с помповыми ружьями: девятнадцатилетняя Флоранс Рей и двадцатидвухлетний Одри Мопен.
На ограде остался пуловер девушки. Ослепив двух «фликов» слезоточивым газом из баллончика, они забрали их револьверы и оборвали телефонные провода. Злоумышленники планировали сковать жертвы их же наручниками, неторопливо дойти до метро и уехать домой. Наручников, как на грех, не оказалось. Не беда: немолодые «флики» — отнюдь не самоубийцы — гнаться за нервной парочкой не собирались. Парочка об этом, увы, не догадывалась. Когда один из «фликов» выбежал на 444 улицу — продышаться, Флоранс и Одри запаниковали.
Бросились, размахивая оружием, наперерез такси и приказали шоферу, степенному, семейному пятидесятилетнему гвинейцу Амаду Диалло, гнать на площадь Насьон. Монье, пассажир-врач, пытался разрядить атмосферу, но услышал: «Никакой психологии, доктор».
На город спустилась самая кровавая за многие годы ночь иррациональных и почти величественных в своей беспощадности событий. Франция терялась в догадках: кто эти двое, пронесшиеся по Парижу кровавым смерчем? Анархисты? Уцелевшие боевики левацкого «Прямого действия»? «Прирожденные убийцы»? Эту версию подтверждало фото их комнаты с плакатом фильма Оливера Стоуна на стене, но выяснилось, что плакат — эффекта ради — принес и прилепил сам репортер. Выжившая Флоранс не могла дать ответ: назвав свое имя на десятом часу допроса, она замолчала на три месяца. Франция вглядывалась в фото, сделанное в участке сразу после ареста. «Со шрамом на правой скуле, грязным, словно черным от пороха, лицом <…>, нечеловеческим взглядом, в котором еще сверкает убийственное возбуждение, Флоранс Рей предстала на первых полосах <…> кровожадной стервой, террористкой, замкнувшейся в молчании и ненависти», — писал Франсуа Кавальони в «Нувель обсерватер».
Между тем все объяснялось просто. Пять человек погибли, а десять были ранены, поскольку полицию снабжали из рук вон плохо, — будь у «фликов» в Пантене наручники, никто бы не умер. А еще стояла очень холодная осень, и столько народу Флоранс и Одри убили именно потому, что ни в коем случае не были прирожденными убийцами.
Они познакомились за полтора года до бойни. Отличницу Флоранс, добрую, скромную, любившую природу и книги, воспитала в строгости мать, учительница-католичка. Флоранс мечтала стать психиатром: возможно, из-за отца, водопроводчика-шизофреника. Его преследовали голоса, особенно невыносимые, когда он лежал или сидел, поэтому бедняга старался не садиться и не ложиться: «Будь проклят твой род, твой народ, твоя семья! Сдохни, ублюдок, сдохни!» Он не удивился, узнав, что дочь арестована, ему было все понятно: «„Они“ ее достали. Меня-то не смогли».