Француженки не любят сказки

Флоранд Лора

Он подозвал к себе Акселя, официанта, и заказал для нее бокал вина. Она удивилась, поняв, что вино налито только в ее бокал.

– Я ведь сказала – все, что ты хочешь.

Вот оно, начинается.

– Я не пью.

Она заморгала, потом расхохоталась.

Ну, это не так обидно, как он думал. И ждал, когда ее смех затихнет.

– Ты в самом деле не пьешь? Но ты ведь француз! Ах, мне это нравится. Я буду всем рассказывать…

Вообще-то прежде ему не нравилось говорить об этом. Люди смотрели на него будто на двухголового урода, а он не собирался

объяснять всем причину. Но тут он невольно улыбнулся и погладил пальцами ее ладони.

– Шоколад – твой единственный порок? – весело предположила она.

– Ну… не единственный, – нехотя признал он.

Она опустила глаза на их соединенные руки и улыбнулась так, что по его телу пронеслось цунами. Вероятно, она умела видеть сквозь препятствия и сейчас смотрела сквозь крышку стола прямо на его самый насущный порок, который наполнялся силой и не давал ему покоя.

Внезапно она подняла ресницы и остановила на нем долгий взгляд. Он еще крепче сжал ее пальцы.

– Отец растил тебя сам или потом женился? – небрежно спросила она. Вероятно, хваталась за первую попавшуюся тему, чтобы ослабить сексуальное напряжение.

– Хм-м. – Вот что значит пригласить женщину на ужин. Приходится вести беседу. Все-таки лучше сразу заняться сексом, до, во время и после которого ни одна женщина никогда не смотрела на него с жалостью. – Он не женился. И это хорошо. – Он выбрал в меню самую полезную закуску, пытаясь компенсировать весь сахар, который он вливал в ее тело. – Шеф очень быстро жарит на сильном огне сыр из козьего молока, потом кладет его на салат вместе с карамелизованным бальзамическим инжиром…

Он замолк – ее глаза, только что смотревшие в меню, снова блуждали по его лицу, и он прочел в них легкую досаду.

Что он такого сказал? Проклятье! Пока он козырял своей сексуальностью, все шло так гладко! Что же заставило его сменить тактику?..

Ее руки зашевелились, словно она хотела их высвободить, и его пальцы инстинктивно сжались сильнее. Он посмотрел на ее кисти, на ее веснушки и рот… Ее тепло новой волной омыло его беззащитное тело. Ах, вот что… Вот что побудило его сменить тактику.

– Мне помолчать, чтобы я не мешал тебе изучить меню? – осмелился спросить он.

Она покачала головой, не отрывая глаз от их переплетенных рук.

– Нет. Нет, все, что ты сказал, было заманчиво.

Лишь когда подали первое блюдо, он осознал главный недостаток этой идеи ужина в ресторане – ему пришлось отпустить ее руки. Тогда он поставил ноги так, чтобы они касались ее коленей. А она позволила ему это сделать. Она съела весь салат и только треть стейка, а потом полила соусом картофель и ела его потихоньку, а он нарочно медленно жевал свой стейк, пока она не подчистила на своей тарелке калорийную смесь из сливок и рокфора, и тогда он с гордостью подумал, что чего-то уже добился. Плюс ко всему его озарила удачная мысль – говорить об интересных местах в Париже, оставив в покое семейные тайны. Беседа их оживилась. Ее глаза блестели, когда она рассказывала об увиденном, спрашивала

его о том, что ему нравится. Не без смущения он обнаружил, что она знает в Париже достопримечательностей больше, чем он.

Когда они вышли на улицу, он набросил на ее плечи куртку, страшно довольный своей предусмотрительностью и ее недосмотром. Шли молча. Он понимал, что должен бы завязать беседу, но сердце его билось так сильно, что он не отваживался раскрыть рот. Он понимал, что речь его будет отрывистой, беспорядочной, и, возможно, он напугает ее.

Что с ним творится? И почему он нервничает из-за предстоящего секса?

У двери своего подъезда она повернулась и посмотрела на него, широко раскрыв глаза и сунув руки в карманы его куртки.

Он навис над ней, опираясь руками о дверной косяк.

– Скажи мне свое имя. – Он пытался проговорить это мягко, но понял, что у него ничего не получилось. Черт побери, он не хотел, чтобы она стала его очередной безымянной партнершей, с которой он провел горячую ночь. Вся его натура восставала против такой роли, которая долго его устраивала.

Святые небеса, она не собиралась говорить ему. Она отвернулась, а ее лицо сделалось задумчивым и отрешенным. Он почти прижался к ней, требуя ответа, и на ее лице появилась грустная, голодная улыбка.

– Жем… я… люблю, – ответила она со своим отрывистым английским «дж», и он содрогнулся всем телом.

Потом стало тихо, еще тише, чем в ту последнюю секунду перед объявлением лауреатов премии «Лучший работник Франции», когда его соперники наконец согласились, что да, он один из лучших шоколатье всего мира. Он забыл про ее имя.

– Что ты любишь? – прошептал он. Его шоколад? Его тело? То, что он рядом?

Она еще шире раскрыла глаза и глядела на него, словно попав в ловушку. Впрочем, так и было: он опирался руками по обе стороны ее тела и не собирался ее выпускать. Ее лицо сделалось пунцовым, и это было заметно даже при отблеске серебристо-золотых городских огней.

– Это мое имя, – сообщила она сдавленным шепотом.

Он заморгал, а внутри него все трепетало, стыло; он пытался быть разумным и не знал, что ему делать.

– Твое имя… Жем? – У него не получилось английское «дж»; его английский ограничивался матерными словами, которые он нахватал из фильмов, и рыночного лексикона для торговли шоколадом с такими полезными словами, как «овес» и «черная начинка – ганаш – с легкой ноткой оливкового масла». Он произнес это «Жем», и она запрокинула голову, словно наслаждалась его ласками.

Он погрузил руку в ее волосы, мягкими завитками лежавшие на голове, потом провел ладонью по ее шее, плечам, руке, провел ласково, страстно.

Она вздохнула и прижалась спиной к двери.

Его тело наполнилось новой энергией. Это было «да».

Он положил ладонь на ее живот между жесткими полами куртки, медленно провел ею кверху, по ребрам, и остановился под грудью. Ее глаза были закрыты, губы приоткрылись.

– Жем, – прошептал он; страх и желание смешивались в нем в какой-то странной, дикой гармонии.