Француженки не любят сказки
Шрифт:
Вот. Он опять сказал эти слова. И будет их повторять, пока не исчезнет ощущение, будто он случайно сорвался со скалы.
Джеймс Кори сердито поджал губы.
– Не надо описывать мне ваш интим. Это грубо, даже для вас.
– Спасибо. Но она действительно неотразимая, разве я не говорил?
Джеймс Кори скрипнул зубами и пробормотал что-то про внучек и проклятых парижан.
В мозгу Доминика мелькнуло какое-то воспоминание. Его сотрудники сплетничали насчет того, что Кэйд и Сильван не торопятся со свадьбой.
– Кстати, как там ваша другая внучка?
Джеймс Кори застыл и глядел на него странным взглядом.
– Я слышал, что она лежала в больни… –
С минуту они молчали. Лицо Доминика постепенно белело, а на губах Джеймса Кори играла довольная усмешка, словно его поймали с поличным и именно этого он и хотел.
Не говоря ни слова, с таким ощущением, будто под его ногами скользкий лед, Доминик повернулся и пошел в свой кабинет. Стремительно включил компьютер. Через пару секунд на экране появились результаты для Джейми Кори. Вот она стоит рядом с темнокожим мужчиной под навесом, крытым пальмовыми листьями, перед школьной доской. Мужчина улыбается в объектив фотоаппарата и обнимает ее за худенькие плечи. Ее длинные волосы завязаны на затылке в конский хвост, вокруг пухлого юного лица вьются рыжеватые пряди, нос чуть блестит от жары и высокой влажности воздуха. На ней огромная шляпа и туника из тонкой ткани с ярким узором, с длинными рукавами – чтобы защитить от солнца веснушчатую кожу. Она выглядит такой уверенной в себе, словно ничто на свете ей не угрожает.
И вот она еще – ее безжизненное тело лежит на носилках, а вокруг спасатели; вот носилки поднимают в вертолет. Еще снимок – она с трудом улыбается для камеры, ее лицо совсем худенькое и бледное после двух месяцев, проведенных в больнице, а волосы длиной едва в дюйм. Вероятно, снимок сделан прямо перед тем, как она стала приходить в его салон.
В поиске отсутствовал хронологический порядок. Вот очень маленький мальчишка несет на голове огромную джутовую сумку – весила она, похоже, больше, чем он сам. Рядом с ним упала на колени под тяжестью такого же мешка другая фигура, ее лицо закрыто спутанными рыжеватыми волосами, завязанными в конский хвост. Святые небеса, он уже видел когда-то такой снимок, он обошел в свое время все газеты и телеканалы.
Еще снимок – тот же мальчишка, но старше на несколько лет. И трудно сказать, кто больше гордится, он или Джейми, когда он стоит рядом с ней, держа в руке диплом. Он выглядит очень серьезным, а у Джейми такой вид, будто она только что плакала.
Джейми Кори.
Она ведь говорила ему о своем богатстве.
Она говорила, что работает над улучшением условий труда, борется с эксплуатацией детей.
И вот неожиданно выяснилось – что все так и есть. Он понимал это.
Понимал, что, когда она выбирала, бросить его или нет, что он делал? Кого он просил бросить? Ребенок, сидевший внутри него в позе зародыша, распрямился, нахмурился и хотел сказать тому мальчишке на фото, чтобы тот отвалил. Что она ему тоже нужна.
Словно ему требовались другие доказательства того, какой он ублюдок.
Словно у нее были когда-либо реальные намерения посвятить себя ему.
Кори. Не такая уж малозначащая фамилия, чтобы ее не упоминать. Он не знал этого, так как она не хотела. Она стремилась сохранить часть своей души в секрете. В безопасности.
Хорошо еще, что она сообщила ему свое настоящее имя.
– Нашей Джейми никогда не нравился паразитический образ жизни, – сказал из дверей ее проклятый тезка. – У нее всегда было свое мнение насчет этого, даже в детстве. Во всем виновата школа. Какой-то левак-преподаватель заморочил ей голову, и нам не удалось вернуть ее в семью.
– Убирайтесь, – негромко
Миллиардер лишь пожал плечами.
– Она еще не говорила вам о приглашении на ужин?
– Убирайтесь к черту.
– Сегодня вечером. Ее отец тоже прилетит – Мак Кори, нынешний президент «Шоколад Кори».
– Он тоже пускай катится в задницу.
– Я непременно ему передам. Между прочим, это будет настоящий семейный ужин. И мы хотели бы видеть вас на нем как нашего почетного гостя.
Глава 27
С Домиником что-то случилось, подумала Джейми. Он едва сказал ей пару слов, когда она пришла утром после тренировки. А когда поцеловала, его губы были плотно сжаты. Казалось, в нем бурлили горечь и ярость, как в тот первый раз, когда он глядел на нее в салоне Филиппа Лионне. Как тогда, и все-таки гораздо, гораздо хуже. Он сдерживал изо всех сил свой гнев. Не давал ему выйти наружу. Но и не прогонял его. Ей было трудно находиться рядом с ним.
Она стояла под большой шоколадной скульптурой. Вокруг валялись инструменты, всё было усыпано шоколадными стружками, несколько их таяли в волосах Доминика. У нее скривились губы. Он такой большой, такой сильный, рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. И все-таки иногда были моменты, когда ей хотелось прижать его к себе, как маленького мальчика. Ее рука потянулась к нему, пока еще скрытая поверхностью стола, на котором он работал над шоколадными складками одежды. Но тут он поднял на нее глаза, черные и жесткие, и пронзил ее взглядом.
Ее рука опустилась. Она отступила на шаг назад и тяжело вздохнула.
– Что такое – опять тот вопрос, брошу ли я тебя? – Это была основная вещь, из-за которой они спорили в последние два дня.
Его губы сжались еще крепче.
– Возможно.
– А ты… – Она снова вздохнула. Трудно спросить у мужчины, хочет ли он жениться на тебе, когда он ведет себя так враждебно. Когда она решила поднять в спортзале слишком большой вес, ей пришла в голову мысль. Возможно, странная мысль. Они знакомы так недавно, и все-таки ей кажется, что она знает все, что ей надо знать про него. Либо еще до встречи с ним она знала все, что ей надо было знать, – по его розовым бутонам и дикому камню, по вкусу его безумной, темной, страстной души на ее языке. Но теперь еще она знала его силу и его голод, знала то, как он держал ее за руку – словно никак не хотел разжать пальцы и скорее был готов на то, чтобы ему отрубили руку.
Она так долго купалась в его тепле и силе, не сознавая, что он тоже получал от нее столько, сколько ему было нужно. Она смотрела лишь на себя, выздоравливала, брала. Не думала об этом, потому что он, казалось, с готовностью позволял ей пользоваться им. Он так жаждал давать ей еще больше!
Но все-таки она не вполне понимала, что же он от нее получает. Но ведь он что-то же получает! Что-то, что ему отчаянно не хотелось терять.
Она подумала о том десятилетнем мальчишке, осознавшем, что его мать ушла. Что в семье остались только он да отец, через два года отправивший его работать на бойню.