Француженки не любят сказки
Шрифт:
И еще подумала, что, возможно, способность, пусть преждевременная, загадывать далеко наперед была тем самым, в чем они оба нуждались. И что, возможно, если она попросит его, то это залечит пять тысяч ран в его душе. А его «да» сделает ее опять целой, невредимой и здоровой, готовой к тому, чтобы прожить новый день.
Может быть, ей и вправду нужно работать на организационном уровне, управлять всем из Парижа. Кэйд считает, что так она в конечном счете сделает больше добра. Может быть, ей и не нужно возвращаться на плантации. Пока она еще не решила. Прежде она не исключала того, что ее окончательное
Доминик работал с угрюмой сосредоточенностью, словно собирался заставить эту статую стать прекрасной, как бы ему ни хотелось расколотить ее на кусочки.
Может быть, она сумеет что-то сделать, если он снова улыбнется ей. Доминик всегда ей улыбался. С того первого раза, когда он ей представился, его глаза теплели при виде ее, как будто на глубокую, темную воду падал солнечный свет.
Она робко провела пальцем по столу, подобрала тонкую стружку шоколада и сунула в рот.
Он проследил взглядом за ее жестом. Кажется, на секунду его губы почти смягчились.
Внезапно он положил на стол резец и наклонился над столом, вцепившись пальцами в край мраморной доски. Сверкнул глазами и прошептал так, словно резал голосом стекло:
– Ты не имела права.
Она поморщилась, не понимая, что она не имела права делать.
– Сидеть тут и есть мой шоколад, да так, словно ты не могла насытиться мной, – злобно прошептал он. – Я люблю тебя. А ты всегда намеревалась уйти. – Его руки так крепко сжали край столешницы, что она хрустнула бы, если бы не была мраморной. Вот почему он вцепился в стол, а не в нее, поняла она.
Она положила руки между его руками и подвинула их вперед сквозь шоколадные стружки, тоже наклонившись над столом. Их лица сблизились на расстояние пары дюймов.
– Я никогда не думала, что ты захочешь, чтобы я осталась. Во всяком случае, поначалу. Ты гораздо крупнее меня. Во всех отношениях.
Он покачал головой. Их лица были так близко, что он почти касался губами ее губ. Вот только выглядел он свирепо, словно готов был ее укусить.
– Я не понимаю, что ты говоришь, и никогда не понимал. Жем, я в который раз повторяю, что ты идеализируешь меня, идеализируешь больше, чем нужно.
– Нет, я вовсе не идеализирую, – возразила она.
Он отпустил край стола и оглянулся с сердитым видом, ожидая увидеть любопытные физиономии своих сотрудников. Но никого не увидел. Все толпились в других помещениях, растягивая до бесконечности поиски чего-то «нужного». Глазировочные машины, оставленные без присмотра, лили шоколадный каскад в пустоту.
– Пойдем в мой кабинет, – отрывисто позвал он.
Кабинет Доминика был… крошечный. Невозможно было закрыть дверь, не задев боком кого-то другого, кто
– Сколько женщин ты тут любил? – не удержавшись, спросила она.
Доминик поморщился, сильнее сжал край стола и запрокинул голову. Секунду он казался пристыженным, побитым, отвергнутым. Но потом на его лицо вернулась решительность.
Она накрыла ладонью его руку. Никогда не могла противостоять искушению – претендовала на эту силу. А еще хотела убедиться, что он не отшатнется от ее ласкового прикосновения.
Он с опаской и горечью посмотрел на ее хрупкую кисть, как будто она вытащила плетку, и теперь последует наказание.
Джейми нахмурилась и всмотрелась в его лицо. Затем медленно провела ладонью по его руке, по грубой ткани поварской куртки, обхватила пальцами его могучее запястье и погладила тыльную сторону его ладони.
Бледные веснушки легли на крошечные шрамы. Джейми работала с подростками, которых бросили родители либо продали в рабство близкие люди; с подростками, которых били и изнуряли тяжким, непосильным трудом. Правда, она работала с ними в группах, то есть более отстраненно. Она решала их проблемы, не пытаясь жить одной с ними жизнью. Но все же, если бы она была не такой слабой и эгоцентричной… она давно бы поняла, что у Доминика Ришара – грубого, нежного, дикого, прекрасного, очень успешного Доминика Ришара – были свои проблемы.
Куча проблем.
Одна из причин, почему он любил ее, возможно, была в том… что она тоже его любила, очень любила. Одна из причин, почему он боялся ее, была в том… что он боялся рассчитывать на эту любовь, верить в нее.
Она опять всмотрелась в его напряженное лицо. Его рука окаменела под ее ладонью, словно он хотел ее отдернуть, но не находил для этого сил.
– Я не думаю, что тебе интересно потакать моим маленьким фантазиям, я права? – негромко спросила она.
Его лицо стало еще суровее, он не смотрел на нее, углубившись в себя.
– Я не собираюсь заниматься с тобой сексом в этом кабинете. Ни сейчас, ни потом.
Черт побери, сколько баб трахал он в этой комнатке?
– Я не такую фантазию имела в виду. Эта будет после заката, когда все уйдут.
Его рука дернулась.
– Нет. Я не твоя фантазия.
Ее лицо отразило целую гамму чувств – от удивления до почти враждебной настороженности.
– По-моему, большинству мужчин нравится, когда они становятся предметом женской фантазии.
– Ну а мне нет.
Она хмуро взглянула на него и попробовала зайти с другой стороны.
– Так я для тебя не групи?
– Какого черта? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – вскипел он.
– Но в таком случае почему ты никогда не остаешься у меня на всю ночь? Всего один раз за все время наших отношений ты был у меня до тех пор, пока я не проснулась. Мне непонятно, почему ты всегда спешишь уйти от меня до рассвета.
– Но я всегда оставался у тебя всю ночь, – в растерянности отвечал он. – Я ухожу на работу. – Он недоуменно смотрел на нее, все еще прижимаясь к столу. – Ты этого не знала?