Шрифт:
Дизайн обложки Жадько Григорий Григорий Григорьевич Жадько
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Красное платье
– Привет, делаю первый шаг. Может быть секс!? … Давайте как-нибудь поужинаем у меня, – тихий, переходящий на шепот, голос девушки, с капризными и детскими нотками оборвался, … а голубые глаза смотрели, открыто и смело.
Худенькая, светловолосая в красном платье, она почти не смущалась или искусно делала вид, что не смущается. Потому как пальцы ее нервно теребили черный поясок на талии, скорее всего можно было предположить второе. В воздухе повисла тишина, а голубые глаза продолжали смотреть откровенно и вызывающе. «Современная Татьяна Онегина или городская сумасшедшая?» – предположил бы случайный прохожий, услышав за спиной подобное. Но посторонних не наблюдалось и вообще подъезд этой панельной «Хрущевки» на Чемском был очень тихий, мирный и спокойный. Ну, до этого происшествия, во всяком случае, все его считали таким.
– Саша, ты, что не весь мусор взял! – донесся с площадки верхнего этажа голос молодой женщины с грубыми начальствующими нотками.
В воздухе повисло тягостное безмолвие, а небесные глаза юной особы продолжали безрезультатно и неотрывно сверлить собеседника. Но он стоял безмолвный, и казалось даже отстраненный. Не дождавшись ответа, она продолжила, тщательно подбирая слова.
– Я дерзкая? Допустим! Вы живете тихо и мирно? Вам недурственно и без меня, а может вам плохо без меня!? Откуда вам знать как бывает хорошо или как о-очень… о-о-очень хорошо, – говорила девушка с придыханием, почти одними губами. На слове «о-очень» она делала нажим, выделяя его из общей массы, и при этом смешно моргала длинными накрашенными ресницами.
– Саша, когда я тебя научу …ты опять бросил открытой дверь, – донесся повторный крик откуда-то сверху и тявканье собачонки, переходящее на хрип, когда ее тянут за ошейник.
Девушка вытащила из холщовой сумки, что держала в руке, объемный пакет, развернула грубую хрустящую обертку и достала плотные тяжелые листы бумаги Палаццо формата А-5.
– Это мои картины, то есть работы одного художника, что рисовал, меня. Может я вам понравлюсь на них… посмотрите, возьмите с собой и скажите что решите. Пастель и сангина.
– Что?
– Такие палочки-мелки и мягкий минеральный карандаш. Они откровенные… может через чур, я просила его рисовать… смело! Он талантливый, … мне нравилось когда он глотал слюни… милый очкарик… я обожала его мучить. Художники, вы сами понимаете не от мира сего…
Она нервно засмеялась и замолчала пытаясь поймать взглядом его глаза.
– Алё! Внимание… внимание, говорит Германия, – шутливо и звонко подбодрила его девушка с улыбкой, детской скороговоркой. – Смотрите на меня! Не молчите.
Молодой человек коротко взглянул, и на лице его отразилось чувство вины.
– Их много, – наконец выдавил он из себя осипшим голосом, при этом вновь отводя в сторону глаза.
– Можете взять часть.
– Саша ты где!? Ты вынес мусор? – с раздражением и негодованием, донеслось опять с площадки верхнего этажа. В голосе женщины появились металлические нотки, но молодой человек остался внешне спокоен, только легкая бледность тронула его лицо.
– Я не могу взять сейчас. … Ни сколько, – он сморщил болезненно лицо, лоб и показал глазами наверх.
– Второго шанса не будет! Есть вид алоэ, что цветет раз в сто лет. Просто я съехала с катушек… и только сегодня!!! Мне жалко, что у меня не нашлось необходимой смелости, и я не предложила эти картины вам раньше, видела, как мы смотрим друг на друга и робко отводим глаза, как каждый раз вы задерживаете шаг, а в ответ я задерживаю шаг, и мы крадемся как стыдливые безмолвные тени. …Жалею, что не нашлось у вас мужества отыскать предлог и подойти самому. … Я не хочу говорить ни о чем таком, что бы могло испортить все то, что еще не началось, но вот говорю …говорю без поддержки от вас. И меня не сдерживает ваше молчание, и даже крики вашей жены сверху не выведут меня из себя. … И мне все равно, что вы там думайте сейчас, или подумайте потом. И плевать на слова, которые вы мне должны были сказать в ответ, на цветы или подарки, которые вы мне может, не подарили, на шампанское, прикосновения… и на штамп в паспорте, и на нормы приличия. … Можно много еще чего сказать, но наверно это будет лишнее, вас точно не расшевелить, вы стоите как обмороженный истукан, как бука, и я зря стараюсь и мечу бисер.
Опять установилось долгое молчание. Наконец девушка выдавила из себя.
– Ну ладно первый шаг – как первый блин получился, тогда я пошла…
– Подождите!
– Да бросьте, это был тест на … – она покрутила пальцем показывая неопределенно вверх.
– Я все понял.
– Ничего вы не поняли, даже я ничего не поняла, что это было, …но я ни о чем не жалею… Да несите вы свое вонючее помойное ведро дальше, а то вернетесь с полным и вашу благоверную хватит удар.
– Просто извините …все так неожиданно, – пролепетал молодой человек, стараясь убрать ведро подальше с глаз.
– Это верно, мало ли сумасшедших тут бродит, – с иронией и даже с сарказмом бросила она, четко чеканя фразы и смотря при этом не него, а в окно.
– Я не о том.– Он, наконец, спрятал ведро за себя, попытался перехватить ее глаза. Она ответила уничтожающим взглядом.
– А я об этом, маленькая шутка и больше ничего, – и голос у нее отчего то задрожал, и она заторопилась, прикрывая лицо рукой и глухо выдавила ничего не значащее восклицание.
– Чау! – или,
– Чао!
Прижав под мышкой увесистый пакет, и делая вид что ей весело, девушка вприпрыжку поскакала по лестнице вниз и каблуки ее били, цокали по ступеням как испорченный механический пианино, то звонко, то глухо, то никак, ломая музыку такта, и эхо металось и ломалось в голых исписанных бранными словами стенах, больно ударяло в барабанные перепонки.
Наконец жестко наотмашь хлопнула входная дверь и стало совсем тихо, и будто в ответ, ударилось о бетонный пол видавшее виды ведро, и мусор рассыпался по площадке. Но молодой человек остался безучастным к этому происшествию. Руки его были влажные и холодные одновременно. Он судорожно тер ими плечи и напряженно смотрел в окно.
С третьего этажа неторопливо спустился сосед, неоднократный сиделец Колька. Расписными синими пальцами он перебирал деревянные шашечки от нардов сделанных на зоне. К верхней губе у него была приклеена сигарета, а глаза от попадавшего дыма, щурились. Раскидывая мусор лакированными узкими носками туфлей, он приблатненной походкой приблизился к окну, бесцеремонно заглянул за плечо, молодому человеку обдав его дымом.