Шрифт:
1
– Послушайте, Верочка, неужели во всей Перми нет ни одного рулона туалетной бумаги?
– Борис Борисыч, если бы был, разве бы я для вас не достала? Даже в обкомовском распределителе - ни клочка! Говорят, завезут только со следующей навигацией..
И она вышла из моего кабинета, обиженно хлопнув дверью, обитой дерматином.
Я закурил. Нет, конечно, зря я наорал на свою верную секретаршу Верочку. Обычно она все мне достает - и вырезку, и сосиски, и колбасу. Недавно сыр исчез во всех магазинах, так Верочка мне приволокла два круга голландского - у пожарников выменяла, уж не знаю на что. Нет, дело не в Верочке. Просто у меня сдали нервы. Завожусь по всякому пустяку. В конце концов, могу же я, как и все советские люди, подтираться "Известиями", "Водным транспортом"
Тут запульсировал красный клавиш телефона. Я нажал кнопку первой линии и взял трубку.
– Борис Борисыч, - раздался близкий, подчеркнуто деловой, а значит, все еще обиженный голос Верочки, - капитан сухогруза "Леонид Брежнев" на проводе. Соединить?
– Давай!
– Борис Борисыч, докладывает капитан Соболев, - голос Соболева придирался сквозь бурелом телефонных помех, третьи сутки припухаем в Казани. Не ставят к причалу. Говорят, очередь к крану на две недели. А через две недели застынет Кама, не пробьюсь по льду. Зимовать мне, что ли, на Волге?
– Понял тебя, Соболев, держи хвост пистолетом. К вечеру подойдешь к причалу.
Переключив кнопку на вторую линию, я попросил Верочку соединить меня с начальником Казанского речного грузового порта. И сразу мне как-то стало веселее. Ругаться так ругаться, как раз под настроение.
Сидоркина, начальника Казанского грузового порта, Верочка выудила через полчаса. И линия связи работала нормально. Но я уже дошел до белого каления.
– Слушай, Сидоркин, - сказал я, - мне "Леонид Брежнев" позарез нужен. И не пустой, а с углем до ушей. Иначе у меня весь план годовых перевозок к чертовой матери летит, и Пермь к весне топить нечем будет. Котельные в городе на угле, понимаешь?
Как я и ожидал, Сидоркин мне бодро запел, мол, один кран сломался, двадцать сухогрузов на очереди, приказ министерства - сначала загрузить московских гостей - "Феликса Дзержинского" и "Юного Ленинца", к тому же железная дорога срывает поставки угля, осталось его всего на три баржи.
– Я знаю, - прервал я Сидоркина, - у тебя всегда объективные причины. Но если вечером "Леонид Брежнев" не станет под кран, пускай твои посудины в мою речку не суются. Я даю тебе слово старого чекиста: всю будущую навигацию твои матросы будут у меня хуем груши околачивать, а к причалу не подойдут. И у меня тоже найдутся объективные причины, я по ним большой специалист. Хочешь, чтоб я закрыл для тебя Каму? Нет? То-то! Придумай что-нибудь, Сидоркин, я в тебя верю. Нагрузишь "Брежнева" - с меня поллитра. Да не простая, а французская. Хранится у меня из старых запасов бутылка коньяка "Мартель". Нет, не обманываю. Вышлю ее тебе завтрашним первым рейсовым самолетом, спросишь ее у командира корабля. Ну лады!
Дальше день поехал, закрутился. Летучка. Оперативка.
В Краснокамске сел на мель танкер. Дал разъебай начальнику порта. Тут выяснилось, что теплоход "Свердловский комсомолец" возвращается в Куйбышев порожняком. Я позвонил на железнодорожный вокзал, попросил объявить пассажирам, что билеты на теплоход в куйбышевском направлении будут продаваться за полцены. Решение элементарное, но кроме меня никто его принять не имеет права. Потом y меня был прием по личным делам. А что такое личные дела? Приходят люди и просят дать им хоть какую-то жилплощадь. Зима на носу.
Я, конечно, обещал сделать все, что могу. А сам про себя думаю - как? Я же квартиры не рожаю. Придется клянчить в исполкоме хоть какие-то времянки. Беда с жилплощадью. Нет ее и не будет, потому и бегут люди из пароходства.
А потом был суп с котом и совещание начальников всех служб по ходу выполнения плана. И тут выяснилось, что за неделю до закрытия навигации мы сидим в глубокой заднице и точное расположение приятного места - Березники, где на пристани скопились грузы, которые нам подкинули из Соликамска в самый последний момент. Всю навигацию мы гнали суда из Березников полупустыми, ибо в Соликамске были свои проблемы и грузом нас осчас-тливили только начиная с сентября. Я бы с удовольствием повесил все руководство соликамских промкомбинатов и рудников, но, увы, это не зависело от моей воли. Все же, что от меня зависело, я сделал, а именно: распорядился послать все, что под рукой, до последнего буксира, в Березники, чтобы погрузить соликамские подарки. Таким образом, план мы спасали, но если меня теперь попросят перевезти мешок картошки с другого берега Камы, я это смогу осуществить лишь вплавь, держа этот злосчастный мешок зубами. Я, конечно, несколько утрирую, но ни одной маломальски пригодной посудины на плаву у меня не оставалось.
В пять вечера мне сообщили о ЧП на пристани Чермоз.
Где эта пристань - прогрессивное человечество не имеет понятия, а та часть человечества, что живет в этом самом Чермозе, наверное, забыла, какое отношение она имеет к роду людскому, ибо, по моим сведениям, пьют там с утра до вечера крутую самогонку, и вот матрос с причала порубил топором своего напарника. Красиво! А кому расхлебывать эту аппетитную кашу? Начальнику пароходства. Недосмотрел, не уследил. Плохо поставлена воспитательная работа. В общем, в таком духе мне выговаривал секретарь обкома партии по пропаганде, которому, естественно, уже успели донести.
Под занавес этого милого дня у меня была беседа по вертушке с председателем Пермского облисполкома.
– Борис Борисыч, - ласково проворковал товарищ Шишкин, - в городе весной нечем будет топить. "Леонид Брежнев" засел в Казани. Ответите партийным билетом.
– Не отвечу, - сказал я, - "Леонид Брежнев" уже стоит под погрузкой угля.
– Ну?
– разочарованно протянула трубка.
Я посочувствовал Шишкину. Приготовился человек дать громовой нагоняй и вдруг - сорвалось. Досадно. Однако кое-что у Шишкина было припрятано про запас.
– Две баржи застряли в Сарапуле, - сказал он менее вежливо.
– С капустой. А в городе нет свежих овощей.
– Сгниет капуста, - с готовностью отпарировал я.
– У меня под рукой ни единого буксира и до весны не предвидится.
Я выслушал все, что Шишкин имел мне сказать по этому поводу. Мели, Емеля, твоя неделя. Не обеспечь я город углем, меня бы выгнали из партии. А за капусту - даже выговор не объявят. И впрямь, не впервой населению областного орденоносного центра преодолевать временные продовольственные трудности. Впрочем, Шишкин и сам знал, что стреляет холостыми патронами, но, повторяю, уж очень ему хотелось пострелять, цеплялся он ко мне, все время цепляется.
А дело в том...
Древняя история. Из другой моей жизни, о которой я стараюсь не вспоминать никогда, как будто ее и не было. Так вот, миллион лет тому назад, до ледникового периода - как я это называю - приехала к нам в посольство делегация, состоящая, между прочим, из членов и кандидатов ЦК. И рекомендовалось нам использовать этих членов и кандидатов в члены для лекционных поездок. А я лишь взглянул на эти кухонные рыла, на их похоронные пиджаки и брюки стиля "мешок" и сказал, причем достаточно громко: "Зачем этих мудаков прислали на нашу голову?" Разумеется, я погорячился, да время было горячее, некогда было мне миндальничать, я тогда правил бал и с каждым моим словом считались, и признаюсь, мне тогда доставляло удовольствие говорить все, что думаю, открытым текстом. Нет, и сейчас я об этом не жалею. Короче, отправили делегацию быстренько в Москву, уж не знаю, успели ли товарищи члены и товарищи кандидаты в члены отовариться, в магазинах. Но в делегации, оказывается, был председатель Пермского облисполкома, дорогой товарищ Шишкин. Я и не подозревал о его существовании, но он меня запомнил.