Французская вдова
Шрифт:
– А в вещах Виктора вы нашли что-нибудь стоящее? – неожиданно вспомнила Марина.
– Ровным счетом ничего. Тут полный провал. Зарядил его мобильный телефон – пусто. То есть просто обычные звонки и сообщения. Ничего непонятного или из ряда вон выходящего. Компьютером он практически не пользовался, так что… Все вещи как вещи. В записях нет больше ничего заслуживающего внимания. И ежедневника, из которого вырваны страницы, тоже нигде нет.
Марина нахмурилась.
– А что, если его забрал убийца? А свои записи Витя успел спрятать?
– Это только если они были знакомы. Иначе как бы он
– Но он должен был понимать, что в эту книгу, кроме него, вряд ли кто заглянет! Как вы сказали? «Любовь в Париже»? Я никогда в жизни о ней не слышала. И в нашей семье нет по этому поводу никаких легенд, преданий и связанных с романом смешных случаев. Ничего, что заставило бы меня или маму перелистать страницы, – воскликнула Марина.
– Возможно, ваш брат хотел сказать вам об этой книге, просто не успел, – предположил Федор. – В любом случае, страницы он почему-то вырвал из ежедневника. А сам ежедневник исчез, это факт. Еще по чашке кофе?
– Муж запрещает мне пить по две чашки за один раз, – слегка смутилась Марина. – Но с вами я выпью.
– Когда вы так говорите, я чувствую себя вашим злым демоном.
Федор подозвал официанта и сделал заказ.
– Вы вовсе не демон. Хотя и свалились словно с неба. Если бы не вы, убийство Виктора так и осталось бы… предположением. Мой муж… Он не стал бы… ну… тратить столько времени на то, что сложно доказать.
– Странно. Ведь именно он попросил своего друга присутствовать на вскрытии.
– Это был жест, – смутилась Марина. – Он слишком занят, чтобы расходовать себя на поиски убийцы Виктора. Ведь он ежедневно спасает людей…
– Понятно, – помог ей Федор. – Его гуманизм шире, гораздо шире.
– Ну, что-то в этом роде. А кофе здесь действительно вкусный. И завтрак был что надо, и…
«И вы тоже что надо», – мысленно договорил за нее Федор. Он чувствовал себя немного неуютно. Марина нравилась ему достаточно сильно, чтобы не бросать расследование. Но не настолько сильно, чтобы вступать за нее в борьбу с гуманистом-мужем. «Там поглядим, – подумал он. – Жизнь покажет, сердце не подведет».
Следующий заход в театр состоялся через день. Тарасов смог освободиться только после обеда, и Федор снова, как и в первый раз, подхватил его у подъезда.
– Разворошили палкой осиное гнездо, – пробурчал режиссер. – А теперь ты хочешь, чтобы мы головы туда засунули. Слушай, ты и в самом деле думаешь, что сможешь раскрыть три убийства? – Он покосился на своего спутника.
– Мы просто собираем факты и фактики, – уверенным тоном ответил Федор. – В какой-то момент их наберется достаточно для того, чтобы картинка сложилась.
– То есть ты считаешь, что убийства раскроются как бы сами собой. Надо просто аккумулировать информацию?
– Нет, еще нужна умная голова, – ответил Федор. – Которая превратит эту информацию в единственно возможную версию.
– Впервые вижу такого самонадеянного букиниста, – буркнул Тарасов. – Только боюсь, твою умную голову вскоре завалит фактами. Смотри не захлебнись.
– А ты на что? – улыбнулся Федор. – Твоя голова тоже
– Кстати, я тут все думал, – небрежно сказал Тарасов, – какого дьявола Лариса Евсеева полезла вдвоем с убийцей на шестнадцатый этаж?
– Наверное, она не считала этого человека убийцей.
– Но ведь целых шестнадцать этажей надо было пройти пешком!
– Ну, не знаю, – пробормотал Федор. – Нужно у женщин спрашивать, что может заставить их преодолеть такой подъем.
– Жалость, – мгновенно ответил Тарасов. – Сильнее женской жалости только инстинкт материнства. Это я тебе говорю. Но ведь никаких детей у нее не было, так что точно жалость.
– Лариса из жалости сопровождала какого-то типа на крышу? Чушь какая-то. Кстати, следователь Зимин к тебе больше не наведывался? Хочется узнать, как продвигаются дела у следствия.
– Будто он что расскажет! Нет, пока не наведывался, но наверняка вот-вот появится. Я попробую из него что-нибудь вытянуть. Мы ведь с тобой узнали, что Светлану и Ларису реквизитор подозревал в краже браслета. Может быть, Зимин тоже это выяснил? Возможно, реквизитора уже допросили и появилось что-нибудь новенькое.
– Я вчера ездил в Ленинку, – неожиданно сообщил Федор.
Он вел машину легко, без напряжения, ехал быстро, но на дороге не суетился – не перестраивался из ряда в ряд, не подрезал другие машины, не сигналил и не нервничал на светофорах. Если хочешь узнать характер человека, посмотри, как он водит машину. Тарасов смотрел и завидовал.
– На кой черт тебе Ленинка? – удивился он.
– У меня версия одна родилась… Записи Виктора лежали в книге под названием «Любовь в Париже». И журнальная фотография, которую нашли в сумочке Лесниковой, сделана в тот момент, когда театр был на гастролях в Париже. Я подумал: вдруг тут есть какая-то связь? Вдруг в Париже, во время гастролей театра, случилось что-нибудь из ряда вон выходящее?
– Красивая версия, – похвалил Тарасов. – И что? Нашел что-нибудь?
– Ничего не нашел, – вынужден был признаться Федор. – Сначала разыскал журнал с той самой обложкой, которую тебе Зимин показывал. Потом просмотрел всю подшивку за сорок шестой год, там были еще снимки, не только тот, что нашли в сумочке Светланы. Рядом с Клавдией Лернер постоянно один и тот же мужчина – держит ее под ручку, обнимает за талию. Подписей там нет, понять, что это за человек, невозможно. Я еще просмотрел фотографии актеров театра имени Коллонтай послевоенных лет. Этого типа среди актеров нет.
– Да зачем он тебе нужен? – возмутился Тарасов. – Если ты еще и в историю начнешь углубляться, мы никакого убийцу точно не найдем.
– Ну, раз всплыл браслет, который прежде принадлежал Лернер, о нем все-таки стоит узнать побольше. И если у Лернер был бойфренд, его нужно найти и расспросить. Вдруг он еще жив?
– В те времена говорили не «бойфренд», а «сердечный друг», – буркнул Тарасов.
Он отодвинул свое сиденье как можно дальше от приборной панели и вытянул ноги. Федор подумал, что у режиссера настоящий талант принимать какие-то удивительно хамские позы. Возможно, в этом вечном вызове всем и вся крылось нечто большее, нежели просто желание покуражиться? Возможно, вызов миру был ключиком, который отпирал его вдохновение.