Французская вдова
Шрифт:
– Петр, вы меня поразили своим подарком. Право, я такой красоты никогда не видела. Любовалась всю дорогу, а приехав домой, положила перед собой и больше часа смотрела не отрываясь на это волшебство. И чем дольше смотрела, тем больше влюблялась в нее. Но чем больше влюблялась, тем больше меня охватывал страх. Такие вещи должны принадлежать королевам, но не актрисам советских театров.
«Ужасно, – мелькнуло в голове у Возницына. – Ведь я собирался сказать, что именно ей дарю то, что может принадлежать исключительно королевам. Потому что она для меня выше всех коронованных особ».
– Я оценила твой
– Но почему? – только и смог выдавить Петя, чувствуя, что по щекам текут горячие слезы.
– Причин несколько. Если я не ошиблась, стоимость твоего подарка неизмеримо высока. Даже не догадываюсь, сколько он может стоить… Вероятно, сотни тысяч. Это музейная вещь, и принадлежать мне не может. Какой-нибудь принцессе. Или королеве. Тем более я не знаю, где ты ее взял.
«Она думает, что я вор, что я украл! – ужаснулся Возницын, уже готовый умереть от стыда. – Как такое могло случиться?»
– Я вовсе не считаю, что ты ее где-то… позаимствовал, – словно отвечая на его мысли, сказала Лернер. – Никогда плохое не думала. Остается другой вариант – это красивая имитация. Но и тогда я не смогу ее носить – не терплю дешевых подделок. Ответь, подлинная эта вещь или красивая подделка, которую, я верю, ты подарил от души? В самом деле, к ювелирам мне обращаться никак нельзя.
– Там все подлинное, – прошептал убитый этой экзекуцией Петя. – Я знаю точно. Никогда не стал бы дарить фальшивку.
– Верю, – протянула к нему свои изумительные руки актриса. – Верю, не говори больше ни слова. Я не совсем точно выразилась. Куприн, «Гранатовый браслет»… Я подумала, вдруг что-то подобное. В общем, я принимаю твой подарок, но с одним условием – ты должен взять его на хранение. Тогда сокровище будет надежно укрыто. Ведь у меня в квартире вечно проходной двор. К тому же я часто в разъездах. Прошу, веря в твою честность. А также в искренность чувств, которые ты ко мне питаешь. Не удивляйся, я ведь женщина, все замечаю.
Откровенно говоря, Возницын ничего тогда не понял. Наговорив ему множество утешительных слов, Лернер ушла – ее ждало возле дома такси. Петя даже не предложил своей удивительной гостье чаю – так и молчал, тупо уставившись в пол. Когда он наконец поднял глаза, кресло напротив пустовало. Лишь тонкий запах духов свидетельствовал о том, что все это ему не приснилось, в квартире действительно побывала женщина, ради которой он отказался от собственной жизни. И еще на маленьком столике лежала приличных размеров бархатная коробка. Возницын машинально протянул руку и утопил внутрь передней стенки металлический штырек. Щелкнула крышка, и по мрачной комнате забегали разноцветные зайчики. В новом бархатном футляре, переливаясь всеми цветами радуги, сияла фантастической красоты диадема, украшенная великолепными драгоценными камнями и напоминающая царский венец.
Возницын перевернулся на другой бок, и диван противно заскрипел. Скрип на минуту вернул реквизитора к текущим проблемам. Он пошел на кухню, налил стакан минералки и вернулся обратно. Но лежать больше не хотелось, и Петр Валерьянович сел в любимое кресло и включил телевизор. Немного поглазев на биатлонистов, которые соревновались на очередном
Диадема была одним из трофеев, который Петька разыскал в том самом подвале. Он сразу понял, что держит в руках настоящую драгоценность. Спрятав понадежней, он долго не решался показать ее антикварам, справедливо полагая, что те нормальной цены не дадут, да еще устроят неприятности. Однако Петьке ужасно хотелось выяснить, сколько может стоить такая вещица. Вдруг придется все-таки продавать.
Наконец решился – принес к одному старичку-ювелиру. Тот аж засветился, долго разглядывал диадему, – Возницын тогда впервые услышал это слово, – а потом сказал, что вещь цены баснословной, отличные камни, старинная работа. Предложил Возницыну сумму, от которой кругом пошла голова, диадему из рук выпускать не хотел. Петька все-таки ее забрал, сказал, что подумает, и пустился наутек. Хорошо еще, старичок-ювелир не знал ни фамилии его, ни адреса, иначе точно были бы проблемы. В общем, недолго думая, Петька припрятал диадему до лучших времен. И когда узнал, что Клавдия Лернер отмечает тридцатипятилетие, вопрос, что дарить ей в столь замечательный день, просто не возник.
И вот как все обернулось! Утро, наступившее после злополучного дня рождения, Возницын провел с ужасной головной болью и в сильных сомнениях – идти на службу, взять больничный или вообще уволиться из театра, передав заявление через Ивана Фомича.
Не приняв окончательного решения, он поплелся в театр и всю дорогу молил бога, чтобы тот не позволил ему столкнуться с Лернер. По счастью, не столкнулся. Зато прямо у служебного входа Петя увидел Бориса Яковлевича, который нес на себе яркий отпечаток вчерашнего празднества. Увидев Возницына, администратор весело загудел:
– Ну, Петро, ты даешь! Я из-за тебя полночи не спал. Звонит мне в два часа Лернер и требует твой телефон и адрес, причем немедленно. Это чем ты ее так приворожил вчера? А, Казанова? Правильно говорят – в тихом омуте…
Возницын замер на месте, втянув голову в плечи – все, это конец. Теперь в театре узнают про его трагедию. Значит, все-таки придется увольняться. Но как же его Чувство, как же Клавдия? Ведь если уволится, он не сможет видеть ее!
– То ходила не замечала, – продолжал Борис Яковлевич, не обращая внимания на выражение лица новоявленного Казановы. – А тут подавай ей телефон, да еще и адрес! Где ты живешь, я, конечно, не помню, но телефончик был в записной книжке. Ну, давай, рассказывай, коли я теперь в курсе ваших отношений.
– Что рассказывать? – пролепетал бедный Петя. – Рассказывать совсем нечего.
– Неужели оплошал? – огорчился за парня Борис Яковлевич. – Не надо было тебе водку пить, от нее мужик слабеет. Ничего, я никому не скажу, со всяким может случиться. Но в следующий раз будь во всеоружии. Хотя следующего раза может не быть, Клава своенравна, неуравновешенна и капризна. Сейчас вдруг захотела, а потом – все, как отрезало.
У Петьки не было никаких сил оправдываться и опровергать родившуюся в похмельной голове администратора версию произошедшего минувшей ночью. Хотелось одного – спрятаться куда-нибудь подальше и никого не видеть.