Французская защита
Шрифт:
Взгляд Виктора летал между деревянной доской на столе и лицом Женевьевы, Одинцов внимательно наблюдал, какое впечатление производят его манипуляции на француженку, и порою специально «подкручивал» сюжет партии, давая простор своей фантазии; иногда женщина протягивала руку и, молчаливо возражая, делала свой ход, предлагала альтернативный вариант. Который тут же опровергался русским.
Женевьева хмурилась при этом, но все же сдерживала внутреннюю гордыню, все больше проникаясь уважением к мастерству оппонента.
Виктор
Наконец, они подошли к заключительному удару белых фигур, после которого француженка в гневе сбросила фигуры на пол.
— Здесь уже всё, партию не спасти, — мягко убеждал Одинцов нежданную ученицу, которая упрямо искала шансы на ничью, — я мог выиграть несколькими путями.
Женевьева недоуменно взглянула на Одинцова:
— Так что? Неужели я проиграла пятнадцатым ходом? Из-за неправильного размена?
— Да, именно так. После этого ваша партия медленно, но неуклонно катилась «под откос».
— Под чего? — переспросила француженка.
— К финишу, — поправился Виктор, — печальному…
И улыбнулся.
В эту секунду на столе начальницы мягко зажурчал ручейком небольшой телефон, стоящий с краю.
— J’'ecoute? [33] — Женевьева взяла трубку, с полминуты молчала, слушая собеседника, потом что-то быстро проговорила и положила ее на аппарат.
— Bon! — после некоторой паузы произнесла женщина. — Теперь продемонстрируйте свою память!
33
J’'ecoute? — Слушаю? (фр.)
— Хорошо! — в тон ответил ей на русском этим же словом Виктор. — Начнем с доски, что была рядом с Вами.
И Одинцов быстро стал показывать партию с Мишелем Лернером. И попутно рассказывал Женевьеве о фокусе двух заключенных.
Та рассмеялась:
— Неужели так все было, как в фильме «Если наступит завтра?»
— Точно так, только наоборот. Но идея — одна и та же. Там в роли обманщицы выступала героиня, а у нас вчера — двое зэков.
Когда Виктор объяснил француженке свой замысел со взятием пешки на проходе, и продемонстрировал, как ему удалось его исполнить, та пришла в восторг.
— А я из-за своей партии ничего не поняла, — почему Темплер так разозлился? — губы Женевьевы широко раздвинулись, обнажая в улыбке идеально ровный ряд белых зубов. — Однако, из-за этого пострадал твой друг.
Виктор хотел засмеяться вместе с начальницей и тут же осёкся.
— Как это? — облизнул он пересохшие губы.
— Кто-то утром бросил в твоего спящего товарища свинцовой чушкой. Сейчас он в тюремном госпитале.
Одинцов резко встал со стула.
— А ты не спеши. Сядь! Мы еще не закончили беседу! —
Виктор повиновался.
— Ну, показывай остальные партии, — тонкие губы снова поехали в стороны, — иначе ты проиграл пари…
— Нет, я не хочу, — Одинцов смотрел Женевьеве в глаза.
«Пошла ты… Будь что будет… Развлекаловка закончилась…мать твою!» Француженка словно прочла мысли заключенного.
Тонкие пальцы потянулись к темной кнопке на краю стола.
Дверь приоткрылась, выглянула секретарша.
Женевьева отдала распоряжение, и спустя минуту тот же негр-охранник привел Одинцова к знакомой железной двери холодного карцера.
– *А' gauche! — Налево! (фр.)
– “J’'ecoute? — Слушаю? (фр.)
Часы ожидания превратились в вечность.
Виктор, сжав руками виски, лежал на деревянной койке карцера. Свежий ветерок с воли задувал через окно камеры запахи весны, где-то недалеко щебетали птицы, а ему было плохо, как никогда.
В обычной жизни мы часто не замечаем страданий наших друзей, а если видим и чувствуем их, то нередко — как-то отстраненно, вскользь, затухающе…
В экстремальных условиях, например, на войне, боевое братство имеет совсем другой смысл, другой вес. В людях просыпаются неведомые ранее черты: мужество, самопожертвование, взаимовыручка; даже раненые не хотят уходить с поля боя, чтобы не подводить своих товарищей. Заключение на чужбине — тоже своего рода экстремальная ситуация. И там слово родного русского языка рядом — словно глоток воды в жаркой пустыне.
Душа Виктора рвалась в тюремный госпиталь.
«Что там с Лёхой? Жив ли вообще? Он так неподвижно лежал на своей койке. Будто бы не дышал. Сволочи…»
И кисти рук Одинцова непроизвольно сжимались в кулаки.
В середине дня звякнул замок, открылась тяжелая дверь, негр поставил на пол камеры пластмассовую тарелку с крышкой и закрытый стаканчик с жидкостью.
Виктор приподнял голову и тут же снова опустил ее.
Есть почему-то не хотелось.
«Что же придумать? Что?? Как мне узнать о Лёхе? Знать бы, как дело повернется…эх!»
Рядом зазвучал визгливый голос Темплера. Француз был недоволен качеством принесенной еды.
«Скотина… была б моя воля — засунул бы тебе в пасть ту крысу… и заставил сожрать… Баран фиолетовый, родит же Земля уродов, ходят такие по ней, воруют, насилуют, убивают, и — хоть бы что…
Вот сидит рядом со мною, вроде как мы с ним одинаковые. Карцер у обоих. Надолго ли, вот вопрос? Начальница что-то смолчала, какой срок мне здесь тянуть».
Голос Темплера смолк.
Виктор прислушался. Сосед орудовал ложкой, шумно втягивая ртом вермишель из пластмассовой тарелки.