Французская защита
Шрифт:
— Так у нее что? Эта новейшая программа шахматная есть?
— Конечно… Она может быть в виде простого диска и работать на обыкновенном ноутбуке. Но… тссс… я тебе этого не говорил. Ты лучше на «Мефисто» пока тренируйся, старик! Выпьем по последней!
И Жорж, поднявшись, провозгласил:
— За нашу очаровательную гостью! Самую красивую из всех программисток мира и самую лучшую программистку среди красавиц!
Вечер
— Ты с нами едешь? — спросил Жорж, когда Одинцов отошел на десяток метров от двери ресторана к машине Симоны.
— Сейчас! — ответил Виктор и повернулся к девушке.
Та, играя брелком сигнализации, молча смотрела на проезжающие мимо машины.
— Симона, я улетаю завтра…
— Надолго?
— На две недели.
— Хорошо. Скучаешь по дому?
— Не очень. Мне здесь интереснее. Я тебе позвоню.
— Как хочешь.
Одинцов мучительно подбирал нужные слова.
«Вот угораздило мне заиграться с этим «Мефисто»… Неужели она так сильно обижена?»
И он, чтобы что-то сказать еще, ляпнул:
— А кроме той программы, что ты мне подарила, у тебя дома есть еще, более совершенная?
Симона, улыбнувшись, приподняла брови:
— Есть, конечно. В моем ноутбуке.
— Да? — заинтересованно проговорил Виктор. — А почему ты мне ее не показала?
— Ну, во-первых, она не выглядит, как подарок. Во-вторых, это не только моя разработка, и она пока… не должна выходить за пределы…
— Симона сделала тузу, подбирая нужное слово, — за пределы моего дома.
— Это — секрет?
Девушка кивнула и продолжила:
— И еще — тебе трудно будет бороться с ней, она играет на два порядка выше «Мефисто».
— Это мы еще посмотрим! — эмоционально возразил Одинцов.
Все без исключения шахматисты оценивают уровень своей игры выше адекватного. Иначе они — не настоящие игроки.
— А ты самолюбив и амбициозен! — Симона посмотрела в глаза мужчине. — Наверное, так и надо.
— Виктор! — Жорж,
— Ладно, тебя ждут! Счастливого полета, спасибо за вечер! — и девушка, чуть приподнявшись на носочки, слегка коснулась губами щеки Одинцова.
Тот, ошалело заморгав ресницами, хотел что-то сказать, но красавица быстро скользнула в салон своей машины.
— Пока, до встречи… — Виктор поднял ладонь верх, провожая взглядом отъезжающий автомобиль.
— Станция «Люберцы один!» — хрипло прозвучало в динамике, и Одинцов отвлекся от воспоминаний.
Он поежился, в вагоне было прохладно, днем еще чуть пригревало низкое солнце, а к вечеру лужицы покрывала тонкая корочка льда. За окном на платформе суетились люди, торопясь побыстрее войти в вагон. Машинист электрички время от времени включал обогрев, и откуда-то снизу противно тарахтел старый мотор. Пассажиры быстро заполнили почти все сиденья, напротив Виктора сели две молоденькие девушки.
Они переглядывались, бросали на мужчину мимолетные взгляды, иногда что-то шептали друг другу на ухо.
Одинцов по-прежнему задумчиво смотрел в окно, погруженный в свои мысли, и ничего не замечал вокруг.
Вокруг слышались обыденные разговоры о житье-бытье, быстро растущих ценах, инфляции, за спиной кто-то зло и отчаянно ругал демократов во главе с Ельциным.
Несколько раз вдоль прохода пробирались «несуны», предлагающие разнообразный товар, в основном китайского производства.
В углу веселилась компания молодых парней и девчонок, возвращавшихся, видимо, с чьего то дня рождения. Из небольшого транзисторного магнитофона, стоявшего на полу у их ног, звучало горластое:
— Отпустите меня в Гималаи Там раздеться смогу при луне! Там раздеться смогу догола я И никто не пристанет ко мне!— Вишь, какие песни сейчас крутят, ни стыда, ни совести у людей не осталось! — раздался сбоку резкий скрипучий голос, и Одинцов вздрогнул. Он повернул голову.
Мужичонка в засаленной темной куртке ненавидяще смотрел на молодежь. В руках он держал газету «Завтра», раскрытую на первой странице.
— Эх, было время! — со злобным сожалением проговорил пенсионер. — Тогда таких сразу к ногтю, и в оборот! А сейчас…
Видя, что Одинцов не поддерживает его благородное негодование, попутчик безнадежно махнул рукой и уткнулся в газету.
Время от времени он прекращал жевать губами при чтении и восклицал:
— Как правильно! Вот так их! Так!