Французский дьявол
Шрифт:
– Я хотел бы сделать пожертвование, – говорю ему тихо и, сунув руку за пазуху, достаю тяжелый кошель.
– Спасибо, – заикаясь, отвечает падре. – Бог воздаст вам сторицей. Могу ли я что-то сделать для вас?
– Да, святой отец. Я хотел бы поставить девятнадцать свечей и помолиться о павших.
Священник закусывает губу, глаза его на секунду тускнеют, затем он с надеждой говорит:
– У нас тут идет ремонт, поэтому так пусто. Но есть одна небольшая комната, и если вас не смутит некоторый беспорядок…
В голосе его я различаю смущение и даже некоторую боязнь.
– Ведите, – соглашаюсь я.
Мы спускаемся куда-то вниз, проходим пару поворотов, и бенедиктинец оставляет меня в небольшой комнате с парой зажженных факелов на стенах и гигантским каменным распятием. Через пару минут он возвращается со свечами, а затем я наконец-то остаюсь один. Я прилепляю свечи к холодному камню и, зажигая каждую, вспоминаю павших товарищей, всех поименно. Где бы они ни были, пусть знают, что я не забыл их, и пока погибшие воины-францисканцы живут в моей памяти, они не умерли.
– Я отомщу за каждого, – шепчу я. – Верьте мне, братья.
Я отступаю назад и, зацепившись за какую-то выбоину в полу, вновь опираюсь на стену, чтобы не упасть. Похоже, приключения в Англии и сарацинский плен не прошли для меня даром. Организму необходим нормальный отдых в таком месте, где кровать не раскачивается из стороны в сторону, а вой ветра в снастях, непрерывный шум и плеск волн являются всего лишь воспоминаниями. Добрый ужин с кувшином вина и двенадцать часов сна в чистой постели приведут меня в норму, я опять буду весел и свеж, словно только что сорванный с грядки зеленый огурчик.
Вот только у меня совершенно нет времени предаваться подобным излишествам. Сразу из церкви я поспешу в место, где смогу приобрести быстроногую лошадь, а затем меня ждет аббатство Сен-Венсан.
Я отрываюсь от стены, машинально охлопываю мешок, проверяя, на месте ли подарок для Жанны. Ладонь странно озябла, словно я коснулся не камня, а льда, добытого из глубин Антарктиды. Машинально я гляжу на место, которого коснулся, и замираю, хлопая глазами.
Каковы шансы воткнуть лопату в землю на выделенных тебе шести сотках и раскопать сокровища Трои; поехать в лес на шашлыки и наткнуться на брошенный инопланетный звездолет; пойти на дискотеку в сельском клубе и познакомиться с принцессой? По зрелому размышлению я отвечу: да никаких.
Вот почему перехваченным голосом я сиплю «Не верю!», а рука тем временем сама срывает со стены пылающий факел. Стены часовни сверху донизу покрыты вырезанными в камне знаками и изображениями, и поверьте, здесь есть на что посмотреть! Символы, от которых так и веет древностью, иероглифы странной формы, контуры необычных людей и животных. Я опускаюсь все ниже, наконец мне приходится встать на колени, и уже у самого пола я нахожу нечто такое, что заставляет меня изумленно присвистнуть.
Из коридора раздаются осторожные шаги, поднявшись, я отряхиваю колени.
– Вы что-то искали, сын мой? – встревоженно спрашивает бенедиктинец.
Глаза опустил, упорно не желая встречаться со мной взглядом, зрачки расширены, на лице пот, на щеках выступили красные пятна. Все еще
– Святой отец, – холодно говорю я. – Сейчас я уйду и обещаю, что больше вы никогда меня не увидите. Все, чего я прошу, это ответить на один вопрос. И что бы вы ни поведали, сказанное останется между нами.
– Спрашивайте, – кивает священник.
В свете пылающих факелов его глаза настороженно поблескивают, рука, стиснувшая на груди массивный медный крест, еле заметно дрожит, в другой он держит подаренный мною кошель.
– Правда ли, что церковь Святой Анны, в которой мы находимся, некогда принадлежала тамплиерам?
Бенедиктинец опускает глаза, его рука стиснула крест с такой силой, что пальцы побелели, еле слышно звенят монеты в кошеле.
– Ну же, падре, не молчите! – сквозь зубы говорю я. – Ответьте, и я тут же уйду.
– Когда-то вся Ла-Рошель принадлежала тамплиерам, это они построили порт, а затем и весь город, – шепотом заявляет священник. – Сейчас об этом не говорят, их признали дьяволопоклонниками…
– Но… – мягко подталкиваю я его.
– Но не разрушать же из-за этого церковь! – плачущим тоном добавляет падре. – Ее заново освятили, большую часть еретических росписей соскоблили и нанесли новые, часть настенных плит заменили, но у нас так мало денег! – Он умоляюще глядит мне в глаза и добавляет с надрывом в голосе: – Кто же знал, что вы полезете в самый темный угол!
– И слава богу, что у вас не хватило денег, – тихо роняю я.
Уже с улицы я оборачиваюсь. Бенедиктинец глядит мне в спину с тихой радостью, зажатый в руке кошель исчез, очевидно, падре сунул его за пазуху. Заметив мой интерес, священник тут же исчезает, двери церкви Святой Анны тихо закрываются.
Ну и дела, посули мне кто показать рисунки, что я увидел в подземной часовне, и я заплатил бы информатору втрое больше, чем пожертвовал храму. Ведь теперь я знаю, откуда тамплиеры брали свои богатства. Хотя что мне в том знании, кому это сейчас интересно? Вот если встречу Бургундского Лиса, то расскажу ему о том, что увидел. Помнится, Гектор несколько раз беседовал со мной о рыцарях-храмовниках. Ну а с другой стороны, я не раз убеждался в том, что ненужных знаний не бывает, рано или поздно все они пригодятся.
И пока я вслед за юным проводником иду по тесным улицам Ла-Рошели, торгуюсь с владельцем конюшни и, наконец, оставляю город далеко за собой, перед глазами раз за разом всплывают изображения, вырезанные в камне. Идут вереницы мужчин с деревянными дубинами, усеянными обсидиановыми пластинами, вон группка женщин с обнаженной грудью и в одних травяных юбках, у всех туземцев круглые носатые лица с неестественно вытянутыми мочками ушей. Среди увитых лианами деревьев крадутся пятнистые толстолапые ягуары, гигантские анаконды ломают кости кабанам, по траве ползет упитанный броненосец. Воины в кольчугах до колен и круглых шлемах бьются с длинноухими дикарями, десятки каноэ атакуют парусные суда, над ступенчатой пирамидой воины в средневековых доспехах водружают черно-белый флаг, на плащах у них тамплиерские кресты.