Французский палач
Шрифт:
— Что я наделал, Демон, милый? — прошептал он. При звуках его голоса ком лохмотьев рядом с ним вздрогнул, издал бессмысленный крик и снова погрузился в сон. Им оставили бочонок вина, и они его допили — все, кроме Фуггера. Он не хотел терять способности соображать. Больше ничего у него не было.
«И много мне от этого пользы! — подумал он. — Я поменял отбросы под виселицей на камеру смертника, вымышленных фурий на настоящих, облеченных вонючей плотью. О чем я думал, когда пытался сравняться с каким-то героем из старинных историй? Что я могу сделать здесь? Только подхватить крики тех, кого уже забрали».
Тут раздался совершенно другой вопль: это дверь заскрипела на петлях.
Генрих
— Похоже, ты следующий, — сказал он, делая знак Фуггеру идти за ним.
— О да, хозяин, только рад, очень рад. — Он срыгнул и расхохотался. — Такой добрый хозяин. Такое хорошее вино.
Кроме выпивки, однорукие согревались в зябкой темнице, закутавшись в выданные каждому старые вонючие одеяла. Фуггеру досталось красное, расползающееся на нитки, полное прорех. Кутаясь в эти лохмотья и низко опуская голову, он зашаркал и заковылял следом за своим тюремщиком.
Широкая спина Генриха двигалась перед Фуггером по сырому коридору. Догорающие факелы отбрасывали их тени на шершавые стены и покоробившиеся двери камер, которых в этих стенах было немало. Пол все время шел под уклон, холод и сырость усиливались, так что Фуггер промерз до костей. Дырявое одеяло совсем не грело его. А потом, как это ни странно, стало теплеть, а кованая дверь, к которой они приближались, словно светилась.
Генрих постучал три раза. Были отодвинуты три запора, потом в замке повернулся ключ. Когда дверь открылась, жара ударила Фуггера, словно оплеуха, отвешенная огромной рукой. Свет был очень ярким: в помещении горели десятки факелов, шестьдесят огромных церковных свечей. В жаровне пылал огонь. Рядом стоял стол с металлическими приспособлениями, на которые даже смотреть не хотелось. Свет усиливала стеклянная камера в центре комнаты. Он отражался от нее, многократно преломляясь в сотнях кристаллических многоцветных камер, из которых состоял купол.
Двое мужчин наклонились над каким-то отверстием. Рядом стояла деревянная крышка. Из дыры доносился шум быстро текущей воды. Эти двое что-то заталкивали в темноту. Фуггер успел заметить, как мелькнуло и исчезло нечто похожее на ногу. Когда деревянную крышку водрузили на место, Фуггер увидел, что рядом с дырой лежат два рваных одеяла.
В сверкающем стекле появилась дверь, размер и форма которой напоминали поднятую крышку гроба. Из стеклянной камеры вырвался еще более яркий свет, настолько ослепительный, что Фуггер, который все еще стоял у двери позади фон Золингена, инстинктивно заслонил глаза. Однако он успел узнать человека в струящихся одеждах, который появился из камеры, гневно крича что-то тому, кто остался внутри странного помещения.
Джанкарло Чибо, архиепископ Сиены, был в ярости. Они сделали уже две попытки присоединить руку Анны Болейн к культям безруких «добровольцев», но оба эксперимента оказались неудачными. Несмотря на то что калек напоили до бесчувствия, те мгновенно трезвели при первом же прикосновении шестипалой руки. Сама рука ничего не делала. Кроме Чибо, никто не видел, чтобы она двигалась. Она лежала совершенно неподвижно. Однако стоило приложить отрубленное место к культе, калеки начинали кричать, словно прижженные каленым железом, и дико вырываться. Двум крепким охранникам едва удавалось удержать этих щуплых людей. Сначала Чибо и Авраам пытались соединить руки с помощью рыболовной лесы, однако при соприкосновении с кожей нить словно таяла. Чибо устранил неопределенность, избавившись от первого «добровольца», но со вторым все получилось не лучше, и он только что отправился по водному пути следом за своим товарищем. Теперь у архиепископа появилась новая идея. И она заставила вечно покорного Авраама заартачиться.
— Мы же работаем с металлами! — крикнул Чибо, оборачиваясь к иудею, который сидел за столом, уронив голову на руки. — Зачем тогда у нас все эти устройства? Что может быть логичнее?
Архиепископ увидел остановившегося у двери Генриха. На Фуггера он едва взглянул.
— Он пьян?
Фуггер тихо хихикнул и демонстративно срыгнул.
— Как видите, милорд, — хмуро отозвался Генрих.
— Ну так напои его еще сильнее. Вы двое, — окликнул Чибо двух стражников, которые накрывали крышкой отверстие в полу, — накачайте эту безлапую собаку винищем. А ты, — обратился он к Золингену, — приготовь иудею еще одну трубку. Не слишком большую. Мне надо, чтобы он не заснул.
После этого Чибо вернулся в стеклянную камеру и принялся подтаскивать инструменты к тиглю, расположенному в центре.
Фуггера отвели в угол каменной пещеры. Хотя большая ее часть была скрыта дымом, он почувствовал, что помещение это громадное. А подняв голову, увидел, что дым выходит из отверстия в своде.
Охранники дали пленнику бутыль с крепким и неприятным на вкус бренди. Фуггер повернулся к ним боком, поднес горлышко бутылки к самому лицу и позволил бренди медленно стекать по большому пальцу на плечо. Он хрипел, ахал и хихикал, пока бутылка не опустела наполовину, а потом сделал вид, будто впал в ступор. Охранники поймали падающую бутылку и отошли, чтобы допить оставшееся.
Фуггер сунул руку за спину и вытащил из-под рубахи ворона. Агатовые глазки ярко блеснули в пламени факелов.
— Пора, о милый Демон, — прошептал он. — Ты должен лететь и привести подмогу.
«Но как, о, как?» — подумал он.
Если в своде этой темной пещеры есть вентиляционное отверстие, Демон в конце концов его разыщет. Если дыра окажется достаточно большой, ворон сможет выбраться наружу. Но что потом? Найдет ли он Бекка, который ждет у дворца? И что сможет предпринять паренек, даже если поймет, что во дворец есть еще один ход? Ход, который он искал столько лет, но так и не нашел?
Отчаяние грозило поглотить Фуггера — такого он не испытывал и в глубине виселичных отбросов. Там он по крайней мере был в безопасности, оставался сам себе хозяином, пусть бесконечно опустившимся, грязным и потерянным. Здесь же… Ну, у него не было сомнений в том, что вскоре он последует за своими предшественниками в их водяную могилу. И она может стать благословенным отдохновением после того, что для него готовят в этом стеклянном склепе.
Ему хотелось отпустить Демона, но расставание казалось невыносимым: Фуггер ведь будет знать, что больше никогда не увидит ворона. Однорукий держал птицу, прижимая теплое тело к своему боку под одеялом. Его единственная рука дергала за нитку, распуская вязаное одеяло ряд за рядом. Это напомнило ему мать: в тепле их кухни в Мюнстере она заставляла маленького сына сидеть спокойно, вытянув обе руки, пока она распускала шерсть и превращала ее в мотки для вязания. Он, бывало, притворялся, будто ему не нравится это делать, не нравится помогать по дому в то время, когда он мог бы выходить из дома с отцом, учась быть мужчиной, торговать и управлять имуществом. На самом же деле он обожал чувствовать, как мягкие нитки обвиваются вокруг его рук — двух его целых рук. Мать напевала какую-нибудь старинную песенку или колыбельную.