Франек
Шрифт:
Тем летом опасения Мушека были не напрасны. Однажды пронесся слух, что после двадцатилетних скитаний домой вернулся Франек. Решил навестить брата.
В то утро, когда Коса включил радио на полную громкость, сапожник Мушек был еще в постели. Ворочался с боку на бок и пытался натянуть на уши подушку. Но английские песенки легко находили лазейку, пробирались под подушку и не оставляли выбора; пришлось встать. Мушек как раз шел в ванную, когда раздался звонок — кто-то топтался возле калитки. Мушек развернулся, прошел на кухню, где готовила завтрак его супруга, раздвинул гардины и выглянул в окно. Некоторое время молча смотрел в сад, потом уронил занавеску и попятился. У калитки стоял его братец Франек собственной персоной. В шортах, как и двадцать лет назад. На голове — все та же соломенная шляпа, а на ногах — лопнувшие от сырости кеды.
Мушек пятился, пока не наткнулся спиной на кухонный шкаф — ему нужно было на что-нибудь опереться.
— Только не это… — пролепетал он, — Франек.
Пани Мушек — она резала лук — раздвинула кухонным ножом гардины.
— Хм… так вот, значит, как он выглядит, твой брат… — проговорила она, растягивая каждое слово. — Я представляла его иначе… постарше, что ли.
— Он никогда в жизни не работал, — объяснил Мушек и опять осторожно выглянул в окно. — Похож на Хиндрека, того бездельника, который в прошлом году попал под поезд, — пробормотал он.
— Хиндрек выпал из окна своей квартиры. В стельку пьяный, — возразила пани Мушек, не сводя глаз с Франека.
— Пятьдесят четыре года, а он все в шортах. Право, это ничуть не лучше, чем напиться и вывалиться из окна.
— Антоний, чем тебя так раздражают шорты? Сейчас дето. Мушек взглянул на жену, будто хотел что-то сказать. Но промолчал, только почесал в затылке.
— Что же делать? — спросил он. — Он все звонит и звонит. И в самом деле, Франек, этот “урод” в семье, по-прежнему жал на кнопку звонка. Вместо того чтобы пойти к дверям, Мушек отступил еще на шаг в глубь кухни.
— Отойди. Он же тебя увидит! — замахал он руками на жену. Пани Мушек не могла скрыть изумления.
— Что? Ты не пустишь на порог родного брата!? Единственного на целом свете? Мушек совсем растерялся.
— Что ты такое говоришь! Просто я еще не одет. Он добирался к нам двадцать лет. Еще две минуты ничего не изменят. Но пани Мушек не сдавалась:
— Ты стыдишься его, признайся! Стыдишься, что он не умеет читать. Так он и правда неграмотный?
— Ну, может, неграмотный, а может, и грамотный. Откуда мне знать? — ощетинился Мушек.
— Тебя раздражает, что он ходит в шортах.
— Если его впустить, застрянет на целый год. А ведь он курит, дымит как паровоз, — продымит всю кухню.
— Будет курить в туалете.
— Что?! — вознегодовал Мушек. — Не верю своим ушам! Он еще даже не вошел, а ему уже разрешается курить в туалете! А вот если мне хочется выкурить сигаретку одну-единственную, меня тут же гонят в сад, даже зимой!
Франек потерял терпение и вновь напомнил о себе громким звонком. Мушеки умолкли и выглянули в окно. Братец стоял у калитки с сигаретой в руке — закурил, пока супруги спорили, — и кричал:
— Антоний! Антоний! Я вижу тебя! Ты ничуть не изменился… Даже пижама все та же, на ней котята скачут за бабочкой!..
Пани Мушек обернулась и посмотрела на мужа. Сапожник, которому до сих пор стыдиться за себя не приходилось — он не стыдился даже своих бурных словесных баталий с Косой, — вдруг покраснел как помидор. Пани Мушек оглядела супруга с головы до ног.
— Чего уставилась? — с нарастающим беспокойством спросил Мушек. — Ты сама купила мне эту пижаму.
Пани Мушек прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
— Но ведь это ты выбрал ее, Антоний.
— Нет, я хотел с машинками.
— С машинками? — переспросила пани Мушек.
Мушек понял, что и так уже наговорил лишнего и, если не хочет выглядеть в глазах жены полным идиотом, лучше все-таки пойти открыть калитку.
Он развернулся, подошел к полке — над ней на гвоздиках висели ключи, — взял самый большой и пробормотал:
— Пойду открою, пока его не услышали. Переоденусь потом… Ты не представляешь, что нас ждет.
Пани Мушек кивнула. Раздвинула гардины и махнула Франеку рукой, как бы говоря, что брат уже спешит к нему.
Мушек пригладил волосы и вышел на свежий воздух. Было ясное, теплое утро. Дойдя до калитки, он попытался улыбнуться.
— Франек?!. — пробормотал он смущенно. — Ты, в самом деле ты? Боже, какой сюрприз! Выглядишь, как двадцать лет назад… Прости, что заставил ждать, все из-за жены… Ей показалось, что это один тип… Господи… и вправду ты…
Для своего возраста Франек имел на удивление юный и цветущий вид. На его загорелом лице морщин не было вовсе, а когда он снял соломенную шляпу, на свет явилась густая, давно не чесанная шевелюра иссиня-черного цвета.
Он походил на актера из очень у нас популярного детективного сериала. В каждой серии этому актеру приходится прыгать в бассейн и, в очередной раз его переплыв, застенчиво улыбаться.
Точно такая улыбка появлялась на лице у Франека, когда он что-то рассказывал. Прежде чем стать бродягой, “уродом” в своей семье, один раз он все же устроился на работу. Вот об этой-то своей работе любил он рассказывать, причем со всеми подробностями. Два месяца, когда он состоял на службе, превращались в два года, а заработанные им пять тысяч злотых — в пятьдесят пять.
Ему тогда было восемнадцать лет, работал он садовником у некоего нотариуса в богатом районе Варшавы. У того был большой дом и огромный сад. Работы было много, и по вечерам Франек просто валился с ног от усталости. Летом, когда на деревьях созрели плоды, в сад со всей округи слетелись птицы, и их громкие крики действовали хозяину на нервы. Раз в неделю нотариус вытаскивал из платяного шкафа ружье, специально для этого купленное, потихоньку открывал окно, сквозь прицел выглядывал в сад и палил без разбора в каждого замеченного поблизости дрозда или воробья.